Подобно всем членам своей семьи, молодой человек уважал миссис Ван-дер-Лайден и восхищался ею. Но он находил ее любезность преувеличенной, а способ отказывать гостям (предварительно вытянув из них всю душу) несколько жестоким, хотя она и делала это всегда в мягкой форме. Ему казалось, что некоторые из престарелых тетушек его матери — злобные старые девы — и те поступали куда гуманнее, из принципа говоря: «Нет!» — еще до того, как их собеседник успевал изложить свою просьбу.
Миссис Ван-дер-Лайден никогда не давала окончательного ответа сразу же, но всегда обнадеживала просителя улыбкой, игравшей на ее тонких губах. А потом она неизменно отвечала: «Я должна вначале переговорить со своим мужем». Они с мистером Ван-дер-Лайденом за столько лет своего счастливого супружества стали так близки, что Ачер удивлялся, зачем им еще что-то обсуждать. Но так как ни одно решение не принималось без этих таинственных совещаний, миссис Ачер и ее сын, когда заранее представляли себе встречу с миссис Ван-дер-Лайден, были готовы к тому, что услышат эту знакомую фразу.
Однако, на сей раз миссис Ван-дер-Лайден, редко удивлявшая кого бы то ни было, повела себя самым неожиданным образом. Протягивая свою длинную, тонкую руку к колокольчику, она сказала:
«Думаю, я должна пригласить сюда Генри, чтобы он тоже послушал, что вы будете говорить мне.»
Почти сразу же после того, как она позвонила, явился лакей, которому она важно сказала: «Если мистер Ван-дер-Лайден закончил чтение газет, спросите, не соблаговолит ли он присоединиться к нам». Миссис Ван-дер-Лайден произнесла эти два слова: «чтение газет», — таким тоном, словно она была супругой министра, объяснявшей, что ее муж «в настоящий момент находится на заседании кабинета». Сделала она это вовсе не потому, что была высокомерна, а в силу того, что в течение их долгой совместной жизни у нее выработалась привычка воспринимать каждый жест мистера Ван-дер-Лайдена как целое событие, имеющее первостепенное значение; и друзья Ван-дер-Лайденов и их родственники считались с этим.
В данном случае ее решимость свидетельствовала о том, что она считает сам случай «из ряда вон выходящим», а миссис Ачер — чересчур навязчивой. Но, чтобы никто не подумал, что она настроила себя заранее, почтенная дама добавила, улыбаясь им одними глазами: «Генри всегда так рад вас видеть, Аделина! И он с удовольствием поздравит Ньюлэнда».
Двойные двери торжественно растворились, и на пороге появился сам мистер Генри Ван-дер-Лайден, — высокий, худощавый, с замороженной, как и у его супруги, приветливостью в глазах, которые были не бледно-голубые, как у нее, а серые. На нем был хорошо подогнанный по фигуре сюртук. Светлые его волосы со временем обесцветились, как и у жены; и даже нос у него был такой же прямой, как у нее.
Мистер Ван-дер-Лайден, как и полагалось кузену, тепло поприветствовал миссис Ачер, негромко произнес слова поздравления (почти те же самые, которые использовала его супруга), в адрес Ньюлэнда, и позволил себе расположиться в одном из обитых парчой кресел с непринужденностью правящего государя.
«Только что окончил чтение „Таймс“, — сказал он, складывая вместе свои длинные пальцы. — В городе я так занят по утрам, что предпочитаю просматривать газеты во время завтрака. Это так удобно при моей занятости!»
«Превосходная мысль, — заметила миссис Ачер. — А вот дядя Эгмонт, помнится, откладывал чтение утренних газет до обеда».
«Да, отец не любил спешки. Но теперь мы живем в мире сплошной суеты», — сказал мистер Ван-дер-Лайден, старательно подбирая каждое слово и медленно обводя взглядом просторную белую гостиную, которая, по мнению Ачера, как нельзя более соответствовала имиджу хозяев.
«Но, надеюсь, мы не помешали тебе читать?» — с легкой тревогой в голосе спросила его жена.
«О, нет!» — поспешил он ее успокоить.
«Тогда я бы хотела, чтобы Аделина все рассказала тебе».
«Вообще-то дело касается Ньюлэнда», — заметила миссис Ачер, улыбаясь, и принялась объяснять, в какое неприятное положение попала миссис Ловелл Мингот, получив почти от всех приглашенных письма с отказами.