Боль во чреве планеты столь глубокая зреет,
Что мечтатель, парящий высоко в эмпиреях,
Разделил с сердцем мира это горькое бремя.
От убийц идеалов горе миру осталась.
И затворником бездны человечество стало.
Грубый молох вражды и войны вырастает.
Боже мой, Иисусе! Отчего же ты медлил
Протянуть свою руку этим хищникам бедным,
Озарить свои флаги солнца отблеском бледным?
Он является рано, жизни вечную сущность
Открывая безумным и безрадостным душам,
Сладость утра забывшим и во мраке заблудшим.
Боже мой! Да придешь ты, да грядет твоя слава!
Да придешь в звездной дрожи, в катаклизмах кровавых!
Мир неси и любовь нам, милосердный и правый!
Чтоб, мечтателя видя, бледный конь твой примчался,
Божество в необычной песне трубной звучало.
В сердце углем остался твой огонь величавый.
ФАЗАН
Золотой фазан встречал меня секретом:
— Белый клад твой спрятан в кабинете этом,
Смех ее чудесный весь искрится светом.
На коврах — фигуры красотой блистали,
И с вином столетним ждал бокал хрустальный,
Стебли роз французских в вазах из Китая.
Дар земли французской… В час перед свиданьем,
Там, в уединеньи, в сладком ожиданьи,
Свежий аромат свой розы ей отдали.
Ужин ждал… Но стрелы грозные взмывали,
Целились амуры, с глаз платки срывали,
Масленичной ночью, ночью карнавальной!
Шелковая маска сброшена невинно,
В радостной размолвке был пролог недлинный,
Очищенье пил я в сладких этих винах.
Что за виноградник — страстные те губы!
Легким жгут укусом, поцелуем губят,
Как они безумны и как белы зубы!
Жгучих губ коснувшись, я вина отведал,
Из чудесных пальцев, что нежней рассвета,
Брал я землянику и больших креветок…
Я в костюм Пьеро был облачен той ночью.
Радовался, слыша, как она хохочет.
Отчего же горечь душу мою точит?
Карнавальной ночи огненная россыпь.
И прекрасна гостья в грустных моих грезах.
Пламенные очи, губы, словно розы…
Для нее в уютном этом кабинете
Я — любовник новый, их полно на свете.
Странник издалёка, тих и неприметен.
Доносилось эхо песен карнавальных,
С флердоранжем белым молча расставались
Тысячи невинных на ночных бульварах…
И когда вино мне песню напевало,
За окном, я видел, тучка проплывала,
Фебу скрыв волшебным черным покрывалом.
…Как-то у любимой я спросил ответа:
— Ночь полна печалей — видишь ли ты это?
Есть ли она где-то, Королева света?
Не Она ль смотрела на меня? Померкнув,
Отвечал фазан мне: Был любим безмерно
Ты Луной умершей, лишь Луною верной.
АНТОНИО МАЧАДО (1875–1939)
ФАНТАЗИИ АПРЕЛЬСКОЙ НОЧИ
Севилья? Гранада? О лунные танцы!
На улицах узких — мятеж мавританский!
По темным балконам, по белым ступеням
Бегут и вращаются лица и тени…
И небо, закрытое дымкой апрельской.
Вино молодое сулит мне дорогу.
Бокал осушу — и душа моя дрогнет.
Все грезы со дна поднимаются, что ли?
Апрель, и луна, и вино золотое
Псалмы мне поют и любовные песни.
Вот правая с левой сошлись стороною;
Но чей это призрак бредет под стеною?
Плащом прикрывается рыцарь забытый,
И меч он повесил, и шляпа пробита…
Луна проливает бокал белых грез.
Блуждают мечты среди улочек тесных.
И тень очарованно бродит за песней,
По тем лабиринтам, то шумным, то строгим,
Пока не откроются скрытые сроки…
Бледнеет луна от таинственных слез.
Вот домик знакомый. Привиделось, что ли?
Балкон, и жасмины, и белые шторы,
Белей сновидений луны снежно-белой…
— Сеньора, час пробил. Мне ждать надоело!
(Неслышно дуэнья вошла со свечой…)
Я — призрак суровый, скажу по секрету.
Я — тень, что настойчиво ищет рассвета
В ночи, где лишь звезды роскошны без меры.
Я — бледный мираж, я — ночная химера,
Что трон у луны отбирает мечом!
Сеньора, о, как Вы наивно-прекрасны!
Звездой одинокой мне видитесь ясно
В наплывах рассветных…
Вы так молчаливы,
Признанье мое Вы отвергли пугливо,
Как голос Ваш нежный узнать бы я мог?..
Но… тень возвратилась в свои сновиденья.
За нею следит неустанно дуэнья.
— Синьора, быть может, во мраке за дверью
Есть призрак в засаде. В мой меч Вы поверьте,
И лунным лучом заискрится клинок.
Манеры старинные Вам непривычны?
Лицо под плащом, комплимент лаконичный?
А может быть, Вас удивил несказанно
Опущенный меч мой и перьев касанье?
И сам мой правитель, великий Гасул?
О чувствах моих пусть расскажут Вам страстно
Шум улочек узких, звук речи арабской…
Вы внемлете, стоя в окне мавританском.
Мне с бледной луною никак не расстаться,
И повесть об этом по свету несу.
Расскажет пусть ночь мавританского сада,
Где тихо звенит серебром серенада,
Где прошлое в окна высокие входит
Душистым цветеньем и эхом мелодий…
Ночными псалмами белесой луны.
Пусть волосы танцем расскажут, ласкаясь,
Созвучия снов к небесам отпуская,
Безвольные лица под пристальным взглядом,
И запах духов из закрытого сада,
Где в тихом гареме чуть теплятся сны…
Я — стражник, сеньора. Псалтырь мне доверен,
Хрустальный бокал, полный белых мистерий,
И нежность напева, где мудро и просто
Слились воедино Аравии звезды
И дух старины в андалузских садах…