ПОЛЬ ВЕРЛЕН (1844–1896)
ИСКУССТВО ПОЭЗИИ
Доверься музыки гипнозу,
Найди нечетный, вольный ритм,
Который в воздухе парит
Без всякой тяжести и позы.
Не ставь перед собою цель
Не сделать ни одной ошибки —
Пусть точное сольется с зыбким,
Как будто в песне бродит хмель!
Так блещет глаз из-за вуали,
Так свет полуденный дрожит,
Так звездный хаос ворожит
Над холодом осенней дали.
И пусть меж зыблющихся строк
Оттенок, а не цвет мерцает:
О, лишь оттенок обручает
Мечту с мечтой и с флейтой — рог!
Держись подальше от дотошной
Иронии и злых острот:
Слезами плачет небосвод
От лука этой кухни пошлой!
Риторике сверни хребет,
Высокий штиль оставь для оды
И рифмам не давай свободы:
Они приносят столько бед!
О, эти рифмы — просто мука!
Какой глухонемой зулус
Наплел нам этих медных бус
С их мелким и фальшивым звуком?
Стихи должны звучать в крови
И на внезапной верной ноте
Взмывать в неведомом полете
В иную высь, к иной любви.
Стихи должны быть авантюрой,
Звенящей в холоде ночном,
Что пахнет мятой и чабром…
Всё прочее — литература.
ДАН АНДЕРССОН (1888–1920)
ЮНГА ЯНСОН
Эй, ого, юнга Янсон! «Эльф» уходит на рассвете,
Свежий ветер холодит разгоряченное лицо;
Ты простился со Стиной, лучшей девушкой на свете.
Чмокнул мать и выпил рому, так что пой: эй, ого!
Эй, ого, юнга Янсон! Не боишься, что девчонка
Тут же влюбится в другого, как у них заведено?
Сердце бьется, замирая, как у робкого зайчонка, —
Выше нос, юнга Янсон, и пой: эй, ого!
Эй, ого, юнга Янсон! Может, стоя за штурвалом,
Не средь женщин — средь акул тебе погибнуть суждено;
Может, смерть подстерегает за изломанным кораллом, —
Смерть жестока, но честна, так что пой: эй, ого!
Может быть, твоим приютом станет ферма в Алабаме,
И на ней ты встретишь старость и поймешь, что всё прошло;
Может быть, забудешь Стину ради водки в Иокогаме, —
Это скверно, но бывает, так что пой: эй, ого!
Алла Хананашвили{36}
ШЛОМО ИБН-ГВИРОЛЬ (1021/22 — после 1045)
СЕМЬ НЕБЕС
Семи небесам не вместить Тебя,
Они не в силах возносить Тебя.
Любому творенью дано чтить Тебя,
Оно пропадет, но вечен Твой лик.
Мой Бог, Господь, Ты безмерно велик!
О славе Твоей поют без конца,
Не смеют узреть Твоего лица
Силы и Власти в Храме Творца.
И кто посмеет, коль Ты так велик?
Мой Бог, Господь, Ты безмерно велик!
Любовь в слова как облечь сполна,
Если славить душа днем и ночью должна
Величье и Имя во все времена?
И в сердце моем свет знанья велик:
Мой Бог, Господь, Ты безмерно велик!
Нет меры величию славы Твоей —
Как в Скинии Ты уместишься своей?
Колеса Причин и Следствий мощней
И больше Ты, ибо могуч и велик.
Мой Бог, Господь, Ты безмерно велик!
С четырех сторон — изгнанью итог.
И Четыре Зверя — тому залог.
Лет Избавленья реки нам срок —
Агнцам, чьим горестям счет велик
Мой Бог, Господь, Ты безмерно велик!
РОБЕРТ САУТИ (1774–1849)
КОРОЛЬ ГЕНРИХ V И ОТШЕЛЬНИК ИЗ ДРЁ
По лагерю молча он проходил —
Не смели его задержать.
Молила, кланяясь, благословить
Внезапно притихшая рать.
В монарший шатер отшельник вступил,
С ним Божья была благодать.
В шатре том Генрих — английский король
Над картой склонился в тиши.
Сраженья новые замышлял,
Отраду грешной души.
Король на гостя, что прибыл незван,
От карт оторвавшись, смотрел.
Отшельника вид почтенье внушал:
Виски его белы, как мел.
Взор старца был кроток, как у святых,
Но всё ж дерзновенен и смел.
«Покайся, Генрих! Моей ты земле
Принес разоренье и гнет.
Раскайся, король, истекает срок
И знай — суд Божий грядет.
Где Блез течет, на крутом берегу
Я мирно прожил сорок лет,
А ныне мне камнем на сердце лег
Груз горя, страданий и бед.
Отрадно мне парус там было зреть,
Скользящий по гладкой реке.
Товаром груженые корабли
Шли к городу невдалеке.
Но паруса ныне простыл и след.
А мукой истерзанный град
Мор, Голод и Смерть с тобой заодно
Теперь превратили в ад.
Отрадно порой было слышать мне
Веселого путника глас
И пение дев, бредущих домой
С полей в предзакатный час.
Но сторонится всяк путник теперь
С опаскою здешних мест.
Лишь дева на помощь тщетно зовет,
И плач ее слышен окрест.