Шум и треск по-над лесом, в клочьях — грива бурана,
Словно вихри о сучья в темных зарослях рвутся.
Жизнь из жил вытекает — это давняя рана…
Не посметь улыбнуться, не успеть улыбнуться.
Мчусь душою к тебе я — над пургой ошалелой,
Прямо к свету, что брезжит за буранной куртиной.
Каменеет кручина чья-то статуей белой,
Белой статуей скорбной — там, над черной долиной.
КОНСТАНТЫ ИЛЬДЕФОНС ГАЛЧИНСКИЙ (1905–1953)
БАЙДАРКА И КРЕТИН
В поход понесло на байдарке кретина —
спускался по речке, довольный, как слон;
кретином он был, и вот в этом причина
того, что глупел с каждой милею он.
На небе ни тучки, река голубая,
один поворот и другой поворот;
и люди кричали, к реке подбегая:
— Глядите, кретин на байдарке плывет.
Жена его вышла на берег (видали?),
тесть вышел — и всех домочадцев позвал,
они и рыдали, и руки ломали —
кретин уплывал, уплывал, уплывал.
Хотите мораль? Одинаково ярко
всем солнышко светит; и вывод один —
не только профессору служит байдарка,
на ней может плыть и обычный кретин.
МИХАЙЛО ОРЕСТ (1901–1963)
БАЛЛАДА О ВРЕМЕНИ
Несокрушимо времени правленье
Все поколенья — времени рабы;
Лишь я отверг свирепые веленья
И времени не сдался без борьбы.
Я поднял бунт — бесстрашный, безнадежный,
Указы властелина разорвав,
И вот — лежу в канаве придорожной,
Чего-то жду средь запыленных трав.
А время вдаль идет неумолимо,
И жажда власти на лице видна —
Блестит в стеклянном взгляде нестерпимо;
И поступь еле слышная страшна.
Я слышу звон — то, с радостью великой
Оказывая барину почет,
Колокола, склонясь пред владыкой,
Его шагам ведут покорный счет.
О превосходстве знаю первородном
Над деспотом — и всё же с давних пор
Под взглядом этим чванным и холодным
Я отвожу свой потрясенный взор.
Боюсь ли мести злобного тирана?
Нет! — Так чего же я, в расцвете сил
И с мужеством, явившимся нежданно,
В сраженьях не достиг, не довершил?
Любимая! Когда б услышал слово
Твое «люблю» из дальней стороны —
Упали б одиночества оковы,
И мне лишенья не были страшны.
Улыбка и златых волос сиянье,
Очарованье твоего лица —
В них больше правды, чем в любом деянье
Сурового властителя-слепца.
И что печали для любви и дали?
Не далеки ей всякие пути,
И чтоб лучи сквозь темень засияли,
О слово колдовское, прилети!
Тогда не стану я терзаться звоном,
Презрев колоколов холопский нрав, —
Я, давший бой безжалостным законам,
Я, скрытый в гуще запыленных трав.
Тогда загадка волновать не станет
Про свет рождений, про магнит кончин.
Есть вечный день, который не обманет,
Сияет смертным только он один.
Николай Шошунов{39}
ГОВАРД ФИЛИПП ЛАВКРАФТ (1890–1937)
ВОЗМЕЗДИЕ
Проникая сквозь дремы ворота,
Окунаясь в ночной лунный дым,
Я прожил свои жизни без счета,
Оживляя всё взглядом своим;
Но с рассветом я бьюсь и рыдаю,
К сумасшествию страхом гоним.
Я вращался с Землею в начале,
Когда небо пылало огнем;
Я заглядывал в звездные дали,
Где планеты в круженьи своем
В неизвестности и без названий
Обходили светила кругом.
Я проплыл по морям, и зловеще
Надо мной нависал небосвод;
Вились молний зигзаги, и вещий
Глас гремел с необъятных высот;
Ему вторили демоны эхом
Из зеленых бурлящихся вод.
Я промчался сквозь ветви оленем,
От волков убегая в лесу,
И, спасенный чудесным веленьем,
Я рога свои гордо несу,
Сквозь которые, редко мигая,
Наблюдаю земную красу.
Я споткнулся о горные пики,
Что на голой равнине стоят;
И поил меня мутный и дикий,
Наполняющий топь водопад;
Видел тварей в кипящих озерах
И не смел оглянуться назад.
Я увидел дворец позабытый
И прошелся по залам один;
Освещал его месяц сердитый,
Поднимающийся из долин;
И на стенах я видел уродов,
Но не помню уже тех картин.
Я потом очутился случайно
У деревни на дальних лугах;
Исходили проклятье и тайна
От земли, укрывающей прах;
И от строк на кладбищенских плитах
Я испытывал трепет и страх.
Я нашел своих предков могилы;
Я летал, как на крыльях, туда,
Где исполненный бешеной силы
Извергался Эребус тогда,
Где работало солнце в пустыне,
Сознавая всю тщетность труда.
Я был старым, когда фараоны
Украшали колоннами Нил;
Мне неведомы были законы,
Ибо я только грешным и был;
И тогда еще род человечий
Не был злобен, жесток и уныл.
О, виновен в грехе я великом,
Осужден, и прощения нет;
И душа, исходящая криком,
Никогда не получит ответ;
И навек сатанинские крылья
Мне затмили божественный свет.
Проникая сквозь дремы ворота,
Окунаясь в ночной лунный дым,
Я прожил свои жизни без счета,
Оживляя всё взглядом своим;
Но с рассветом я бьюсь и рыдаю,
К сумасшествию страхом гоним.