Да будет Бог твой то, что сделает сильней
тебя и не отдаст на милость дикарей.
За тени принимаю я теперь людей,
а человеческое вижу у теней.
Ко мне приходят тени в гости с давних пор.
Джордано Бруно тихо всходит на костер,
и Марк Аврелий руку дружески простер
к юроду жалостному с Галилейских гор.
А подлость с глупостью есть двойни тьмы и зла.
Как лапы осьминожьи, вьются их дела.
Пусть время нам тюрьма, но кой-кому дала
судьба, чтоб вознестись над временем, крыла.
Чти память тех, чья кровь за правду пролита,
вой черни прегради презрением щита.
И помни, не страшась ни копий, ни креста,
что правда даже и распятая свята.
НИЛЬС ФЕРЛИН{271} (1898–1961)
Эксцентричный лорд
На самой последней миле
по курсу ост-вест-зюйд-норд,
усадьбою в Миднайт Хилле
жил-был эксцентричный лорд.
В Китае живал он и в Индии,
знавал африканский зной,
а волосы заиндевели,
когда вернулся домой.
Искал он повсеместно,
в трущобах любой страны
давным-давно известное —
что всё и ничто равны.
Ходил он охладелый,
глядел как бы поверх крыш,
а ночью то и дело
дымился в трубке гашиш.
На зорьке самой обычной,
пока петух не будил,
под дубом лорд эксцентричный
последний вздох испустил.
То было весной. Веселая
галдела в селе молодежь,
цвели анемоны, но голые
руки дуба кидало в дрожь.
На футы и дюймы привычной
и точной измерен рукой,
отправился лорд эксцентричный
вкушать последний покой.
И в алчной и грозной глине
его поглотила тишь…
Вовек не закурится, ныне
и присно, в трубке гашиш.
Живет он прахом во гнили,
а небо над ним светло,
а солнце светит могиле,
а солнце светит в село.
Как встарь, у британских прибрежий
стрижи и чайки кружат,
и те же бамбуки, те же
в далекой стране шуршат.
Таков был лорд эксцентричный
в поместье родовом.
Поместье мясник столичный
купил и надстроил дом.
Бог весть…
В автобусе или в чайной
отличны от прочих лиц:
излучается необычайный
свет из глубин глазниц.
Иконоборцы! И ночью
в промерзлой воде они
трепещут, но ищут воочью
неведомое искони.
Мы рады бы их под засовы,
но их удержать не моги:
и мельницы им, и совы —
извечные наши враги.
На речах воспаряют в небо…
Мы тоже бы вознеслись,
но нам поближе к земле бы:
уж тут не грохнешься вниз.
Большая комета
Сперва замолкло всё село:
проклятую комету
как по заказу принесло
на ужас белу свету.
Вот знамение, что разгул
ведет к воротам ада.
Час Божьей милости минул,
и поразмыслить надо.
Довольно сирых притеснять
и гнать их от порога!
Пора законы исполнять
и даже верить в Бога.
Засели за календари
и со слезой во взоре
вздыхали — черт их подери! —
что мир-де иллюзорен.
И били бедняку поклон
с улыбкою елейной,
и без обвесу десять ден
трудились в бакалейной.
Смиренней и тупей овец
в Писание глядели.
Но им сказали наконец:
«Прошло уж три недели».
И закричали тут они:
«Нет, мир еще прекрасен!
Что ж горевать нам в эти дни
из-за церковных басен?