Всё выскажу скорей — торопит срок:
Вопрос — ответ, чтоб мы спастись смогли!
Не молкнет книга, писанная мной,
Но тихий голос отвечает ей:
«Ты говоришь о давних временах;
Кто вспомнит правду даже день спустя?
Не довод для ученья — чудеса.
Что ж есть в ученье? Мы должны любить,
И любим мы любовь и мощь в одном —
Пусть это мы постигли из речей
О Господе; но вправду ль был Христос?
Есть в Нем нужда? Не нами ль создан Он?
Ум узнает лишь то, что скрыто в нем.
Начнем с любви: мы признаем Христа,
Поскольку нам ясна Его любовь,
Поскольку в нас она уже живет,
Иначе б не узнали мы ее.
То — отраженье нашего ума,
Которое вернулось к нам опять
И чем-то внешним кажется для нас,
Дела, обличье, имя обретя.
Брось в воздух вещь — на землю упадет,
Как доказать, что было всё не так?
Теперь — о мощи: Он — Творец и Царь.
Конечно, мир возник, и власть в нем есть,
Коль не всегда он был таким, как стал.
Отцы считали — носят скакуны
К восходу солнце вверх, к закату — вниз,
Что ныне ходит вверх и вниз само,
Как будто вольной брошено рукой, —
Имея руки, думали они;
Однако новый слышится вопрос:
Ужель все силы таковы, как мы?
У нас есть руки, воля есть, но то,
Что правит им, — неведомый закон,
А воля и любовь знакомы нам.
И книги нам свидетельствуют, как,
Чтоб наказать иль наградить людей,
В недолжный срок давало солнце свет,
Скрывалось, застывало: вот молва!
Но и теперь нуждается земля
В наградах или карах, как тогда,
Но мы не ждем вмешательства светил.
Итак, ошиблись наши праотцы,
И страсть сокрыла истину от них.
Вернемся вспять, к истокам всех вещей:
Мы видим волю, разум и любовь
В себе самих — и мы их придаем,
Считая правдой, мнимым божествам,
Как прежде — руки, ноги, стан, чело.
Забыты Герин взор, Зевесов лик,
Остались Гере — гордость, Зевсу — гнев.
Их заменили воля, мощь, любовь;
Мощь, волю и любовь сменил закон.
Как доказать, что с Богом всё не так,
Коль прочее умом порождено?
Нет, я силен, не нужно мне вина, —
Евангелье вложите в руки мне.
Мы призваны расти, а не коснеть;
Как только мы на палец подрастем,
Ненужную опору заберут
И новую дадут для новых нужд.
Отсюда ясно — мы, увидев высь,
Должны всходить, опора же пускай
Падет, едва покинута стопой, —
Ведь всё превратно, кроме Божества.
Мы с каждым шагом зрим иное в Нем.
Где лестница падет — труду конец,
Доказанное не докажешь вновь.
Так терния сажает садовод,
Чтоб указать, что спят ростки меж них,
Предупредив неосторожный шаг;
Взойдет трава — колючки можно срыть.
Пытаясь вникнуть в свойства и роды,
Ты на кустарник больше не глядишь,
Что послужил защитой семенам,
Но на саму траву, на свет над ней,
На завязи. Плод книги видим мы,
И чудеса нам больше не нужны,
Хотя доныне эти чудеса
И стебелек, и корни соблюли
От вепря, от вола и от козы.
Что ж, человек — махина из колес,
Что могут встать и закрутиться вновь?
Нет, он всё время движется вперед,
И не забудет он того, что знал.
Так мнят языки, я же так учу:
Как ты питаешь малое дитя,
Потом оно растет и ест само,
Так с ложки кормят истиной и ум,
Лишая кашки, чуть он сможет есть.
Я чад кормил, не спрашивая их;
Пусть отрок алчет или ищет снедь.
Кричал я: «Чтоб уверовать в Христа,
Взгляни, как зренье обретет слепец!»
Теперь кричу: «Ты требуешь, хитрец,
Смеющийся рассказу о слепце,
Чтоб повторил я чудо пред тобой?»
Скажу, что в чудесах была нужда,
Когда и веры не было б без них.
Что изменялось — видимый предмет
Иль разум смертных, видящий в вещах
Не больше, чем угодно Божеству
(Как думаете вы, что вижу я
Вокруг всех нас, где вам видна скала?),
Не знаю я, но был исход таков.
Так вера исключила чудеса;
Избыток повредил бы, не помог.
Затем, признанье Бога во Христе
Твоим умом дает тебе ответ
На все вопросы неба и земли,
В тебе питая мудрость испокон.
Отвергнешь ли, чтоб снова доказать?
Уйдешь ли ты от знаний к их корням,
Хоть доводы ты мог бы применить —
Так применяй же дальше иль умри!