— Пригласи его войти, — сказал дон Паскуале, приглаживая руками свои густые седые волосы. Обладая немалой властью, сам он тем не менее не мог не ощущать некоторого трепета перед знатью острова. Чтобы показать это, он встал, когда князь появился в дверях. А дон Паскуале не имел привычки вставать перед посетителями.
— Ваше превосходительство, — произнес он, давая этим понять, что признает разделяющую их социальную пропасть, ведь обращение «князь» могли позволить себе только лица дворянского происхождения. — Сколько времени прошло с нашей последней встречи!
— Да, дон Паскуале, — ответил князь, пожимая руку капо.
— Могу я предложить вам чашечку кофе?
— Благодарю вас.
— Нани, принеси кофе его превосходительству.
Нани, для важности носивший несколько толстых золотых колец, поспешно бросился в лавку, а дон Паскуале указал князю на стул перед своим простым столом:
— Прошу вас.
Когда князь уселся, дон Паскуале тоже занял свое место и сказал:
— Рад видеть вас в добром здравии, ваше превосходительство, — я, разумеется, читал о трагедии в Санкт-Петербурге.
— Да. Взрыв в царском дворце.
— Это ужасно, ужасно! Я поражен, что царь имеет так мало власти над своими подданными.
— Наверно, ему не хватает таких людей, как вы, дон Паскуале.
Старый мафиозо улыбнулся, показав два золотых передних зуба. Он рассчитывал услышать именно такой ответ.
Нани принес кофе, отдал его князю и поспешил выйти, тихо прикрыв за собой дверь. Князь принялся помешивать кофе, оглядывая тесную комнатенку. Несмотря на прохладный день, оба окна были закрыты железными ставнями: дону Паскуале свидетели были ни к чему. Дощатый пол комнаты испещряли полоски солнечного света. Возле двери помещался уродливый шкаф со стеклянной дверцей и пустыми полками. На стене за спиной дона Паскуале висела фотография Гарибальди: двадцать лет назад дон воевал вместе с этим великим человеком, когда тот высадился на Сицилии.
Больше в комнате ничего не было, только позади князя стоял рваный кожаный диван.
Джанкарло холодно улыбнулся дону Паскуале, ожидавшему, когда посетитель заговорит.
— Известен ли вам один из моих садовников, Франко Спада? — спросил дель Аква.
Дон Паскуале нахмурился:
— Да, известен.
— Вы хмуритесь, дон Паскуале, он вам не по душе?
— При всем уважении к вашему превосходительству, вынужден признать: нет, не по душе.
— Почему?
— Он… — дон Паскуале сделал легкий жест правой рукой, — не вызывает доверия. Год назад он приходил ко мне проситься на работу, но я сказал, что сын шлюхи мне не нужен.
— Вы поступили благоразумнее меня! Как вы знаете, я взял его на работу. — Князь помолчал и затем добавил: — И теперь мне пришлось об этом пожалеть.
— Он что-нибудь украл, ваше превосходительство?
— Нет. Тем не менее я хочу избавиться от него, но так, чтобы… не причинить ему вреда… Вы меня понимаете… Действовать надо очень осторожно, потому что ситуация требует деликатности.
Дон Паскуале догадывался, что имеет в виду князь. До старого мафиозо дошли слухи о княгине и молодом красавце садовнике.
— Я понимаю вас, ваше превосходительство.
— Думаю, подойдет нечто вроде случая с Бризи Каморро, происшедшего пять лет назад, вы помните?
— Да, конечно, помню.
— Хорошо. Буду благодарен вам за помощь, дон Паскуале. Вы знаете, как высоко я вас ценю и уважаю.
— Ваше превосходительство слишком добры.
Князь поставил кофейную чашку на стол, достал из кармана своего отличного фрака, привезенного из Лондона, черный кожаный бумажник, вынул из него одну за другой сорок сотенных бумажек и передал дону Паскуале.
— Полагаю, — сказал князь, — этого достаточно?
— Более чем, ваше превосходительство. Желаете ли вы назначить время?
Князь встал:
— Действуйте как можно скорее. Было бы лучше, если бы все произошло, когда мы с женой уедем. К примеру, следующую среду мы собираемся провести в Палермо.
— Значит, в следующую среду. У нас будет время… составить план.
Дон Паскуале проводил князя до двери. Там дель Аква тихо произнес:
— Пусть Франко Спада никогда больше не вернется на Сицилию.
— Будет исполнено, ваше превосходительство.
Дон Паскуале открыл дверь, и князь вышел.
Восемнадцатилетнюю Карлу Сганци в Сан-Себастьяно с неосознанной жестокостью прозвали дурочкой.
Она была пятым ребенком в семье фермера Уго Сганци. Когда выяснилось, что у Карлуччи — таково было ее уменьшительное имя — «не все дома», односельчане сочувственно зацокали языками. Крайняя бедность, трудолюбие и благонравие родителей девушки не позволяли объяснить несчастье с ней наказанием Господним за грехи отца с матерью, поэтому во всем обвинили безжалостную судьбу. К Карлучче относились с состраданием.