Двое братьев вошли в исповедальню, и в течение пятнадцати минут Фаусто открывал свою душу. Когда они вышли, у Тони в глазах стояли слезы. Он обнял своего брата, а затем повел его вдоль длинного придела к большому алтарю, увенчанному ослепительным балдахином работы Бернини. Там они оба опустились на колени и стали молиться в полном молчании.
В одиннадцать тридцать штабной «мерседес» остановился напротив собора Святого Петра. Альбертелли вышел из него и направился к правому приделу собора, где Фаусто и Тони стояли в ожидании. Альбертелли опустился на колено, чтобы поцеловать кольцо Тони. Затем он поднялся и посмотрел на Фаусто.
— Ты меня здорово удивил, Спада, — сказал он. — Ты никогда мне не казался мучеником.
— Вы не оставили мне выбора, — ответил Фаусто. — Это, наверное, была твоя идея — включить мою семью в список смертников?
Альбертелли криво ухмыльнулся:
— Возможно.
— Моя жена знает?
— Нет, они ничего не знают.
— Спасибо хоть за это. — Он повернулся к брату. — Не говори им сейчас ничего. Обо всем расскажешь после.
— Все, что пожелаешь, Фаусто.
— Чек для генерала Мальцера у вас с собой? — спросил Альбертелли. — И драгоценности?
Тони отдал ему конверт и указал на потертый атташе-кейс возле одной из колонн. Альбертелли быстро заглянул в конверт, затем открыл атташе-кейс, в котором сверкали бриллианты Паоло.
— Здесь целое состояние, — произнес он благоговейным тоном.
— Сколько тебе достанется? — спросил Фаусто. — Только не говори мне, что ты позволишь генералу Мальцеру забрать себе все.
Альбертелли посмотрел на него и ничего не ответил. Он закрыл кейс и подал знак шоферу своей машины. Двое немецких солдат вылезли с заднего сиденья, и за ними последовали Нанда, Анна и Энрико. Их проводили к церкви.
— Фаусто! — сказала Нанда. — Слава Богу, что ты невредим.
Она выглядела измученной. Фаусто обнял и поцеловал ее, когда Анна дернула его за рукав.
— Папочка, они нас посадили в страшную старую комнату, где было очень много женщин! — говорила она. — И пахло там ужасно! А Энрико сказал, что в его комнате было десять человек и они воняли хуже.
Фаусто поднял ее и поцеловал.
— Все уже закончилось, дорогая, — успокоил он ее. — И мы все будем в безопасности у дяди Тони.
— А как же Тито и Джулио? Ты мне обещал, что приведешь их. А еще мне нужна зубная щетка, и моя одежда, и мои книжки, и куклы…
— Я знаю, дорогая. Твой папочка сейчас поедет с этими господами. Мы все упакуем и привезем сюда, в том числе Тито и Джулио.
Он бросил взгляд на Альбертелли, который наблюдал за ними. У фашиста хватило такта помолчать.
— Ты не забудешь мою зубную щетку? Я хочу чистить зубки. Они нам не давали ничего в том страшном старом месте. Я его ненавидела.
— Я привезу тебе зубную щетку. Теперь поцелуй меня еще разок.
Она поцеловала его. Он крепко обнял ее на мгновение, удерживаясь от слез, чтобы не напугать. Потом опустил ее на землю. Он подошел к Тони и обнял его.
— Ты привезешь ей все эти вещи? — попросил он его шепотом.
— Да.
— Спасибо тебе. За все. Я люблю тебя.
— Да пребудет с тобой Бог. Ты мужественный человек.
— Мне очень страшно.
Он обнял Тони и обернулся к Энрико. На лице молодого человека было написано недоумение, как будто он чувствовал, что происходит что-то непоправимое.
— Ты хочешь, чтобы я поехал и помог тебе упаковать вещи? — спросил он отца.
— Да нет, я все сделаю сам. Я скоро вернусь.
— Но… — Он посмотрел на немецких солдат, которые ждали рядом с Альбертелли. В руках Альбертелли был атташе-кейс.
— Пора, Спада, — поторопил он.
— Да… Я сейчас иду.
Он подошел к Энрико и обнял его.
— Не говори ничего, — прошептал он. — Маме скажешь потом, что я ее люблю. И я люблю тебя. Всегда поступай так, чтобы я гордился тобой. Ты понимаешь?