— Итак, тебе нравится Гринвич-виллидж? — спросил Эйб Ника в тот же вечер, играя с ним в мяч перед домом Габриэллы.
— О, конечно, здесь здорово жить! — с восторгом откликнулся Ник. — Лучшее место в Нью-Йорке! Здесь живут самые башковитые.
Эйб рассмеялся:
— Надеюсь, ты себя к их числу не относишь?
— Да, я башковитый. Я буду писателем, когда вырасту. А чтобы стать писателем, надо быть умным.
— О-о? А что ты собираешься писать?
— Кино! Я собираюсь перебраться в Голливуд и писать киносценарии для своего двоюродного дедушки Морриса, а он будет их ставить.
— Моррис Дэвид? Пока ты соберешься писать киносценарии, он будет староват для постановки фильмов, не правда ли?
— Моррис Дэвид будет ставить фильмы до последнего вздоха! Он любит кино, как и я. Фильмы с быстрыми действиями, с гангстерами и перестрелками!
— Я тоже предпочитаю такие. А ты не хотел бы жить в жилых кварталах?
— Где?
— Ну, скажем, на Пятой авеню? Напротив Центрального парка? Ты бы мог играть в бейсбол в парке.
Ник задумался над этим:
— Ну, это было бы неплохо, я имею в виду парк. Но мне бы совсем не хотелось уезжать из Гринвич-виллидж. А на Пятой авеню есть писатели?
— Не очень много.
Габриэлла вышла из дома, вытирая руки о фартук.
— Ну-ка, вы двое, обедать!
Ник поймал последний мяч и направился к дому.
— Ты хотела бы жить на Пятой авеню? — спросил он свою мать.
Габриэлла бросила взгляд на Эйба.
— Я не знаю. Я еще не думала об этом.
Ник посмотрел на мать, потом на Эйба, потом снова на мать.
— Кажется, между вами что-то происходит? — опять спросил он.
— Ник, это тебя не касается.
— Почему это? Все, что ты делаешь, касается и меня. Ты на него работаешь уже восемь лет, я его видел всего два раза; а теперь в течение двух дней то ты с ним идешь обедать, то он приходит сюда на обед… В чем дело?
Эйб, с пиджаком на одном плече, подошел к двери.
— Давай войдем в дом, Ник, — предложил он, — и я тебе все объясню.
Они прошли в освещенную гостиную, и Габриэлла закрыла дверь. Эйб повесил пиджак на спинку стула и обернулся к Нику.
— Ты хочешь знать, что происходит? Я люблю твою маму, — сказал он спокойным голосом. — В данный момент я пока не знаю, любит ли она меня, но я делаю для этого все возможное. — Он взглянул на Габриэллу. — И в любом случае я ее добьюсь. Вот поэтому мы с тобой и должны стать добрыми друзьями.
На лице Ника отразилось сомнение.
— Да, наверное.
— Я тебе нравлюсь?
— Вроде ничего себе. Пока что.
Эйб рассмеялся:
— Отличная характеристика. Надеюсь со временем стать лучше. Я тебе вот что скажу: мы с тобой пойдем в субботу после обеда в кино. Как тебе эта идея?
Глаза Ника загорелись.
— На любой фильм?
— На какой ты выберешь.
— С каждой минутой вы становитесь все лучше, мистер Фельдман.
— Эйб.
— Ник, — мать указала на его стул у дощатого стола, — идея состоит в том, что для того, чтобы что-то получить, надо немного поработать.
— Я и не знал, что ты так здорово готовишь, — сказал Эйб после того, как Ник ушел наверх готовить уроки. Он сел на софу перед камином. — Но мне следовало бы догадаться. Нет ничего такого, чего не умела бы Габриэлла. Потрясающий модельер, потрясающая повариха… Ты — потрясающая, и точка.
Она села возле него и поцеловала его в щеку.
— Спасибо, — поблагодарила она. — Ты нашел очень правильный тон в общении с Ником, а это большое достижение. Ему не нравятся почти все мои поклонники. Он очень привередлив.
— Я больше, чем один из поклонников. — Он обнял ее. — Тебе предстоит стать очередной миссис Фельдман, догадываешься ты об этом или нет.
— Мне кажется, ты очень торопишь события.
— Я все и всегда тороплю. Вот поэтому я кое-чего и достиг.
— Эйб, а почему ты уволил Риту Альварес?
Наступила мертвая тишина.
— Кто тебе об этом сообщил? — поинтересовался наконец Эйб.
— Я слышала об этом. Я слышала и о твоей стычке с представителем профсоюзной организации тоже. Тебе не кажется, что в нынешних условиях уже поздновато выступать против профсоюзов?
— Нет!
Он произнес это с такой силой, что она вздрогнула. Он выпустил ее из объятий и встал.
— Послушай, — сказал он, встав напротив нее в позу обвинителя, — я создал «Саммит» из ничего. У меня ничегошеньки не было. Моим отцом был еврей-иммигрант, который всю жизнь работал проклятым мусорщиком. «Саммит» — это мое дитя, я — босс и собираюсь им распоряжаться по своему усмотрению. А это значит — никакого проклятого профсоюза!