— Я его уже видел.
— Я тоже. Но он стоит того, чтобы осмотреть его еще раз. После этого ты меня поведешь в мой самый любимый в мире ресторан «Grand Vefour»…
— О да, конечно, я непременно пойду туда с тобой.
— А потом мы вернемся и будем заниматься любовью десять раз подряд без остановки.
— Минуточку, но тогда мне понадобится группа поддержки.
Раздался стук в дверь.
— Я открою, — сказала она, вставая.
Габриэлла заторопилась к двери и открыла ее.
— Cablogramme pour Monsieur Feldman[93]. — Посыльный в форме протянул конверт, восхищенно разглядывая просвечивающее неглиже Габриэллы.
— Merci.
Она дала ему чаевые и закрыла дверь.
— Я вскрою?
Эйб как раз закуривал сигарету.
— Конечно.
Вскрыв конверт и прочтя телеграмму, она переменилась в лице и посмотрела на него.
— Кто такой Сид Кон? — спросила она.
— Это тот парень, который пытается нас «организовать» в профсоюз. А в чем дело?
— Это телеграмма от Маури Шульмана. Сида Кона убили.
Эйб приподнялся и уставился на нее:
— Что ты сказала?
— Я лучше прочитаю текст телеграммы: «Сид Кон убит. Пикетирование на время отменяется. Думаю, вы должны вернуться. Неприятности. Подпись: Маури».
— Тупица. Почему он мне не позвонил? Что значит «неприятности»? О Боже, закажи разговор с ним…
— Но, Эйб, в Нью-Йорке середина ночи!
— Так разбуди этого кретина! Его номер — Эльдорадо 5—4728.
Пока Габриэлла заказывала разговор с Америкой, Эйб встал и начал мерить шагами комнату, как тигр в клетке. До этого она много раз видела его разгневанным, но на сей раз это был не столько гнев, сколько… Что? Она не была уверена, но ей показалось, что он был напуган.
— Кому понадобилось убивать Сида Кона? — спросила она.
— Откуда мне знать, черт побери?!
— Ну, у тебя должна быть какая-то версия… Если бы я была следователем, у меня была бы версия.
Он уставился на нее:
— Ну, например?
— По всей вероятности, я стала бы искать того, кто должен получить максимальную выгоду, убрав его с дороги.
Он перестал мерить комнату, и лицо его побелело.
— Ты что, хочешь сказать, что это я убил его?
— Конечно нет! Как ты мог его убить? Ты был здесь, со мной. Если не… — Она запнулась и с ужасом подумала, сказать ли то, что вертелось у нее в голове.
— Если не — что?
— Уже были разговоры, что ты платишь шайке за то, чтобы они не давали профсоюзу развернуться. Я в это никогда не верила, но…
— Но — что?
— Это правда?
Он грузно опустился на софу.
— Ладно, — сказал он. — Я знаю, кто пришил Сида Кона. Джерри Гроссман выбил его из игры, потому что я ему сказал, что не хочу этой проклятой забастовки! Но я не думал, что он действительно убьет кого-нибудь… О Господи…
Она вся напряглась.
— Кто такой Джерри Гроссман?
— Он и есть проклятый главарь этой шайки. А ты думала кто?
— Значит, это правда?
— Я плачу Гроссману уже четыре года. А почему, черт возьми, ты думаешь, профсоюзы не суют нос в мои дела? Дай мне сигарету…
Она принесла ему сигарету и автоматически прикурила ее для него. Габриэлла была слишком потрясена, чтобы реагировать на окружающее. Он глубоко затянулся и посмотрел на нее.
— Я плачу Гроссману две тысячи в месяц за защиту, главным образом — от профсоюза. Профсоюзные боссы об этом знают и уважают правила. Они не ищут приключений, если могут их избежать. Но этот парень Кон заставил их выступить против меня, так что мне пришлось поговорить с Гроссманом прямо накануне нашего отлета в Париж и попросить его позаботиться о моих интересах. Я-то думал, что он обойдется обычными штучками — телефонными угрозами, чем-нибудь похлеще, но, клянусь Богом, Габриэлла, я и не думал, что он убьет этого недоноска!
— А что, по-твоему, делают главари шайки в таких случаях? — воскликнула она сердито, уже не сдерживая своих эмоций. — Я не могу поверить, что ты оказался таким глупым, что нанял гангстеров только для того, чтобы профсоюзы не лезли в твои дела.
— Я был вынужден это сделать.
— Почему же?
— Чтобы одолеть конкурентов.
— К черту все это! Если ты не можешь честно побороть конкурентов, тебе вообще нечего делать в этом бизнесе!
— Это легко сказать, но чертовски трудно сделать!
— Ох, Эйб, Эйб… — Она была так потрясена его слепотой, что ей хотелось кричать. — И помимо всего прочего ты когда-нибудь задумывался о своем отношении к пуэрториканцам, которые на тебя работают? Мой дед и твой отец были иммигрантами, которым приходилось бороться против таких, как ты. А теперь, пятьдесят лет спустя, ты обращаешься с ними так же, как обращались с твоим отцом… Не могу в это поверить. Просто не могу!