Им, конечно, необьпайно повезло. Фактически в Европе не было ни одно крупной войны, ни одного конфликта, в котором одна великая держава противостояла бы другой на поле боя с момента поражения Наполеона вплоть до Крымской войны 1854— 1856 гг. В самом деле, кроме Крьплской, не происходило ни одной войны, в которой участвовало бы более двух великих держав с 1815 по 1914 г. Гражданин XX в. может оценить значение подобного достижения. Это еще больше впечатляет, поскольку международная сцена была далека от спокойствия, а случаи конфликтов многочисленны. Реюлюционные движения (которые мы рассмотрим в гл. 6) расстраивали с таким трудом достигнутую международную стабильность снова и снова: в 1820-х — в Южной Европе, на Балканах и в Латинской Америке, после 1830-х — в Западной Европе (в Бельгии) и снова накануне революции 1848 г. Распад Турецкой империи, чреватый внутренними беспорядками и претензиями враждебных великих держав — Британии и России, и в меньшей степени Франции, — создал так называемый «восточный вопрос» — постоянный источник кризиса: в 1820-х гг. он возник в Греции, в 1830-х — в Египте, и хотя утратил свою остроту серьезного конфликта в 1839—1841 гг., оставался, как и раньше, потенциально взрывоопасным. Британия и Россия находились в наихудших отношениях из-за Ближнего Востока и ничейных территорий, находившихся между двумя империями в Азии. Франция была далека от того, чтобы примирять их, находясь в положении куда более скромном, чем она была до 1815 г. Несмотря на все эти отмели и водовороты, дипломатические корабли преодолевали трудное сопротивление воды без столкновений.
Наше поколение столько раз так эффектно терпело поражение в основной задаче международной дипломатии — избежании крупных войн, и поэтому с таким уважением, которое не всегда испытывали их преемники, оглядывается на государственных деятелей и методы 1815—1848 гг. Талейран, возглавлявший французскую внешнюю политику с 1814 по 1835 г., остается образцом французской дипломатии до сего дня. Каслри, Джордж Каннинг и виконт Пальмерстон, которые были британскими секретарями иностранных дел соответственно в 1812—1822, 1822— 1827 гг. и все администрации не тори с 1830 до 1852 г.36 приобрели обманчивый и имеющий обратную силу статус гениев дипломатии. Князь Меттерних, канцлер Австрии с момента низвержения Наполеона до собственного падения в 1848 г., сегодня все меньше рассматривается как ярый противник всяческих изменений, а чаще как мудрый гарант стабильности. Однако даже святой не смог бы выделить достойных почитания министров иностранных дел в России Александра! (1801—1825) и Николая! (1825—1855) и в относительно незначительной Пруссии.
В известном смысле похвала оправданна. Умиротворение Европы после наполеоновских войн было не более справедливо и не более морально, чем во все другие времена, но учитьшая анти-либ^>альные и антинациональные (контрреволюционные) цели творцов системы послевоенного урегулирования, это было реалистично и разумно. Не было ни одной попытки использования полной победы над Францией, которая бы спровоцировала новый всплеск якобинства. Границы страны, потерпевшей поражение, были оставлены в лучшем положении, чем они находились в 1789 г., финансовые гарантии были небезосновательны, оккупация иностранными войсками скоротечна, и к 1818 г. Франция вновь была принята в качестве полноправного члена Европейского сообщества. (И даже несмотря на безуспешный возврат Наполеона в 1815 г. отношение к Франции стало еще более сдержанным). На престол снова посадили Бурбонов, но было ясно, что им придется пойти на уступки перед лицом опасных настроений своих подцанных. Главные перемены, вызванные Революцией, были упрочены, несравненное изобретение, конституция, была пожалована им, хотя, конечно, в довольно умеренной форме под маской Конституционной Хартии вернувшейся абсолютной монархии Людовика Χνϋ!.
Карта Европы была изменена без учета желания народов или прав бесчисленных князей, которыми время от времени распоряжались французы, но зато во главу угла ставилось сохранение баланса между пятью великими державами, возникшими после войны: Россией, Британией, Францией, Австрией и Пруссией. Только три из них действительно решали все вопросы. У Британии не было территориальных претензий на континенте, хотя она предпочитала осуществлять контроль или протягивать руку по-моши торговым морским городам и центрам торговли. Она сохранила Мальту, Ионические острова и о. Гельголанд, установила строгий контроль над Сицилией и особенно выиграла вследствие передачи Норвегии из-под власти Дании во владение Швеции, что мешало какой-либо стране контролировать вход в Балтийское море, и союза Голландии с Бельгией (бывшие Австрийские Нидерланды), отдавшего устье Рейна и Шельды в руки безобидного, но достаточно сильного государства, защищенного рядом крепостей на юге, чтобы противостоять хорошо всем известному аппетиту французов в отношении Бельгии. Оба образования были очень непопулярны и в Бельгии, и в Норвегии, и последнее просуществовало лишь до революции в 1830 г. После некоторых трений между Францией и Англией было создано маленькое придерживавшееся нейтралитета королевство, во главе с королем, которого выбирала Британия. За пределами Европы претензии Британии на территории были намного больше, хотя становилось неважным то, находится ли какая-либо территория под британским флагом или нет, поскольку британский флот господствовал на всех морях, и только на северо-восточных границах Индии для Британии существовала опасность — Российская империя находилась в непосредственной близости от Индии, и только несколько слабых княжеств разделяли их. Но враждебность между Британией и Россией вряд ли влияла на район, который было необходимо переделить после 1814—1815 гг. В Европе британские интересы не нуждались в мощной поддержке.
36
То есть на протяжении всего пфнода, исключая несколько месяцев в 1834— 1845 и в 1841-1846 гг.