Сотрудничая со Шкодой, Рокитанский достиг зенита своей славы. В 1849 году началась публикация его главного труда – трехтомного “Учебника патологической анатомии”, первого полноценного учебника по этому предмету. Здесь Рокитанский подчеркивал, что разобраться в уже развившейся болезни и найти средства для ее излечения можно лишь посредством изучения ее происхождения и естественных причин.
Эти достижения привели к небывалому притоку на медицинский факультет Венского университета иностранных студентов. Особенно много среди них было американцев: их привлекала не только репутация факультета, но и доступность трупов для патологоанатомических исследований. В то время в США качество медицинского образования было невысоким, а возможности практики ограничены. Паломничеству способствовало и то, что Рокитанский возглавлял медицинский факультет в период, когда строилась Рингштрассе и шли другие преобразования, сделавшие Вену одним из красивейших городов Европы.
Историки философии Аллан Яник и Стивен Тулмин утверждают, что США во многом обязаны нынешним лидерством в области медицинских наук тысячам американских студентов-медиков, учившихся в Вене. Среди них были и основатели американской университетской медицины Уильям Ослер, Уильям Холстед и Харви Кушинг.
Венская медицинская школа повлияла на множество людей. Благодаря Рокитанскому патологическая анатомия стала основой медицинской науки и образования не только в Австрии, но и во всех странах Запада. Рокитанский и его коллеги отстаивали идеи, составившие фундамент современной научной медицины. Они доказывали, что медицинские исследования и клиническая практика неотделимы друг от друга и взаимозависимы, что пациент – это поставленный природой эксперимент, что больничная палата должна быть лабораторией для врача, а больница – домом для студентов. Кроме того, сравнивая стадии болезней, Рокитанский и Шкода заложили научную основу представлений о патогенезе – идею, что болезнь естественным образом проходит ряд этапов.
Рокитанский применил в медицине принцип Анаксагора (V век до н. э.): “Явления – это наблюдаемые проявления скрытого”[12]. Как утверждал Рокитанский, чтобы узнать истину, нужно искать глубже того, что лежит на поверхности. Эта идея была востребована в неврологии, психиатрии, психоанализе и литературе, куда ее привнесли Теодор Мейнерт и Рихард фон Крафт-Эбинг – напрямую и через их влияние на Йозефа Брейера, Зигмунда Фрейда и Артура Шницлера. Для венского модерна оказалось важным влияние Рокитанского, которое распространилось через его ассистента, Эмиля Цуккеркандля, на Климта и венских экспрессионистов.
Кроме того, как президент Императорской академии наук и советник по медицине при Министерстве внутренних дел, Рокитанский стал для Вены главным выразителем позиций науки, убедительно доказывавшим оправданность освобождения научных исследований от политического вмешательства. Когда император Франц Иосиф назначил его членом верхней палаты парламента, Рокитанский стал публичной фигурой. Он был красноречивым оратором и пользовался широким влиянием. Еще долгое время после смерти Рокитанского не только медицина, но и культура Вены находилась под влиянием его взглядов.
Глава 3
Салон Берты Цуккеркандль
В Вене рубежа XIX–XX веков художники, писатели, врачи, ученые и журналисты поразительно тесно общались друг с другом – в отличие от интеллектуальных элит Нью-Йорка, Лондона, Парижа и Берлина, представители которых (за редкими исключениями, вроде группы “Блумсбери”) оставались сравнительно замкнутыми в своих кружках.
Австрийских гимназистов прекрасно обучали и гуманитарным, и естественным наукам, поэтому у них формировался широкий круг интересов. Гимназическое образование помогало наводить мосты между естественными науками, гуманитарными науками и искусством. Как отмечает Кете Шпрингер, это проявилось, в частности, в энтузиазме, с которым философы из Венского кружка позднее рассуждали о возможности объединения вначале естественных наук, а затем и наук вообще[13].
Кроме того, в Вене был только один крупный университет, расстояние между зданиями которого и Общей больницей легко было преодолеть пешком. Те, кто встречался в Венском университете, нередко продолжали беседу в кафе, таких как “Гринштайдль” или “Централь”.
Творческой активности также помогало свободное взаимодействие между евреями и неевреями. Вклад евреев в культуру Вены рубежа веков оказался даже большим, чем в культуру “золотого века” мавританской Испании (VIII–XII столетия). Взаимодействие венских христиан и иудеев продолжилось и в начале XX века, когда в Австрии возобновилась дискриминация евреев, затруднявшая их поступление на государственную службу и участие во многих сферах общественной жизни.
13
Springer, K.