Коновалов Валерий
Век 'Свободы' не слыхать
Валерий Коновалов
Век "Свободы" не слыхать
Посвящается моим соратникам по перу,
русским офицерам
Игорю Морозову, Виктору Верстакову,
Валерию Борисенко, Александру Гурову,
Александру Маргелову, Валерию Чебану,
Геннадию Стефановскому и Владимиру Пластуну
ОТ АВТОРА
Первые шесть глав книги в 1998-1999-м годах были опубликованы в еженедельнике "Литературная Россия". В настоящее издание включена их дополненная и частично переработанная версия, лишенная каких-либо цензурных купюр. Я - русский. Как и генерал Альберт Макашов, я привык называть вещи своими именами, особенно когда речь идет о моей собственной жизни и о моем личном отношении к тем или иным событиям, очевидцем и участником которых я был. Книга эта - опыт мемуарного жанра. В ее основе - почти тринадцать лет моей работы в мюнхенской штаб-квартире американской радиостанции "Свобода" - "Свободная Европа". Последние пять лет существования радиостанции в Мюнхене я занимал должность военного редактора Русской службы РС. В книге рассказывается о воссозданном мною на новом уровне военно-политическом обозрении "Сигнал" - радиопрограмме Русской службы, собравшей на своих страницах русских офицеров-патриотов, которым небезразлична была судьба их раздираемой на куски Отчизны, обреченного на нищету и вымирание народа, оплеванной и преданной армии. Разумеется, на контролируемой американскими сионистами, русофобской по своей сути радиостанции, политика и вещание которой, теперь уже из Праги, ориентированы на развал и окончательное уничтожение России как державы и русских как нации, такая программа долго просуществовать не могла. Со дня моего ухода со "Свободы" прошло уже более семи лет - достаточный срок, чтобы осмыслить пройденный этап жизни и предложить его на суд российского читателя.
Глава 1
В ЭТОЙ ГЛАВЕ НЕМНОГО О СЕБЕ
И ЧУТЬ МЕНЬШЕ O РАДИО "СВОБОДА"
... есть поэты в изгнанье,
нет в изгнанье солдат...
ВСТУПЛЕНИЕ
Аллах свидетель, я долго бы еще не вспоминал о той организации, в которой довелось проработать более десятка лет, ни устно, ни письменно. Да и мемуары мне, казалось бы, писать пока что еще рановато; вот разменял бы полста - тогда другое дело. Но мои московские друзья Игорь Морозов, Виктор Верстаков и Валерий Борисенко рассудили по-иному. "Пиши, Валера, потом может быть поздно, да и не интересно уже никому",- практически в один голос заявили они. В принципе так и есть, ибо кто знает, может, скоро "Свободы" этой мы больше уже никогда и не услышим, хотя, если честно, перефразируя известную зэковскую забожку, в нынешнем виде "век бы ее не слыхать". Так что вместе с предложением стать собственным корреспондентом "Литературной России" в Германии я принял и предложение поработать над созданием своих скороспелых мемуаров. Однако, находясь в редакции газеты весной сего года, обговорил я все же одну существенную для меня деталь: рассказ мой большей частью будет не о "Свободе" как таковой, а о моем Военно-политическом обозрении "Сигнал" и авторах, которые помогали мне его создавать. Ибо, на мой взгляд, в большинстве своем мелкие людишки, населявшие коридоры и кабинеты радиостанции, и их столь же мелкие дрязги не стоят того, чтобы марать о них руки и тем более перо. Мне гораздо приятнее будет рассказать о моих российских авторах, ибо каждый из них - это личность с большой буквы, достойная того, чтобы вспомнить о ней самому и поведать другим. В замысле этой работы я постараюсь, если, конечно, смогу, каждому из авторов программы "Сигнал" уделить место и время в моих воспоминаниях, попутно рассказывая и о том, что происходило в те времена на "коммунальной кухне" радиостанции. О "свободовских" делах постараюсь рассказать все же с юмором, ибо, говорят, ничто так убийственно не действует на "князя мира сего" и его слуг-приспешников, как здоровый смех здравого человека. Начать же позвольте с краткого изложения моей собственно "досвободовской" биографии бывшего гражданина СССР, прожившего в этой, уже не существующей сегодня, стране чуть более двадцати лет.
О СЕБЕ
Как правило, очень сложно писать автобиографию. Слова лезут на бумагу все какие-то корявые, казенные, словно из милицейского протокола. Но таково уж требование жанра, а посему рассказать о себе придется. Родился я в 1961 году в День Победы в небольшом белорусском городе Речица в простой семье служащих. Покойная мать более тридцати лет занимала должность старшего экономиста местного деревообрабатывающего предприятия. Бабка происходила из зажиточных крестьян, семью которой революция, комиссары да интервенция лишили всего нажитого. Дед со стороны матери был из обрусевших татар, учился за границей, а потом работал инженером-наладчиком на спичечной фабрике, был членом партии. В бытность товарища Бермана начальником ОГПУ Белоруссии, в одну из темных ночей 34-го, его попросили "на выход". Больше бабка и мать его никогда не видели. Хотя в 37-м, когда и самого Бермана отправили к "макару", ей сообщили, что "ошибочка вышла". Рос я без отца, мотавшего к тому времени свой четвертый лагерный срок, с которым, кстати, довелось-то по-настоящему увидеться первый раз только в 1970 году. Поэтому-то и фамилию ношу материнскую - Коновалов, а не отцовскую Кожедуб. Батя мой, Николай Васильевич, тоже, понятно, не с пеленок в зэки подался. Как поется в одной песне: "Не мы такими были, была такая жизнь..." А жизнь была такова, что его отец, мой дед Василий Иванович Кожедуб, погиб в 42-м, защищая Москву; мать отца, моя бабка, осталась одна с целым выводком детишек на руках (Николай был среди них старшим), а тут и освобождение Белоруссии от немецко-фашистского ига подоспело. В общем, сошлась она с одним старшим офицером из военной контрразведки СМЕРШ, да, к сожалению, долго не прожила (сказались тяготы войны и оккупации), отдала богу душу. Меньших братьев и сестер моего бати забрала к себе тетка Евдокия, а офицер тот, прежде чем армейская фронтовая судьба повела его дальше на Запад, успел сделать-таки доброе дело, определив моего папаню на годичные курсы СМЕРШа, открытые к тому времени в освобожденном Бобруйске. Год проходил батя в курсантских погонах, и ехать бы ему в Ленинград, в открывшееся там военное училище, чтобы учиться дальше, да вот бес попутал на уголовщине. Говорит, мол, братья и сестры меньшие плакали, кушать хотели. Одним словом, по указу "семь-восемь" вместо Ленинграда и училища военных контрразведчиков пошел мой папаня этапом в места куда более отдаленные. Однако с этапа он сорвался в бега и снова был пойман только в 46-м в Ашхабаде. В этот раз попутал не бес, а природная стихия. "Если бы не пошел помогать разбирать завалы после землетрясения, черта лысого менты б меня снова взяли",- с горечью вспоминал папа Коля за стаканом водки. Из Ашхабада отца этапировали на Колыму, и на "материк" он вернулся уже по известной ворошиловской амнистии осенью 53-го, но ненадолго. Потом были зоны в Горьком, в Караганде, и где только не были... Одним словом, из более чем трех десятков лет, навешанных ему за подвиги народными судами, отсидел мой батя двадцать один с половиной год, был признан особо опасным рецидивистом и успокоился только с середины 70-х, уже обзаведясь второй семьей. Завязал. Получилось так, что 75-м отцовская воровская стезя засветила и мне - еще в ранней юности. Правда, волею случая дальше малолетки в Могилеве я все же не пошел. Хотя после оной еще два раза побыл под следствием. Не буду здесь плохим словом поминать свою зону. Это тоже была школа жизни (малолетка - школа-пятилетка), научившая меня понимать и принимать реальность и строя и страны, в которой я тогда жил, а главное, научившая самостоятельно думать, принимать решения да и выживать в экстремальных ситуациях. В конце 77-го я откинулся с хозяйской дачи, закончил среднюю школу, и тут встал вопрос дальнейшего определения в жизни. Имея природный дар и способности к изобразительному искусству, я попробовал поступить в Минское художественное училище, но это оказалось не так-то просто. Одних талантов, оказывается было, мало, а ни "мохнатой лапы", ни фамилии Рабинович, ни тем более бешеных денег на взятки я не имел. Но мне повезло гораздо больше, чем Адольфу Алоизевичу Шикльгруберу, который, если помните, тоже не смог поступить в Венскую академию искусств по схожим причинам, а посему перебрался в Мюнхен, ударился в политику и впоследствии стал печально известен под фамилией Гитлер. В политику я ударюсь еще, когда и сам переберусь жить в Мюнхен, а тогда, в 1979-м, в частном порядке я начал учиться живописи и иконописи у моего ныне покойного друга и земляка Александра Исачева. Саша был художник от бога, избравший темой своего искусства христианство, расписавший в Белоруссии несколько православных храмов и вернувший меня самого к истокам российской духовности.