В качестве основных, можно сказать, краеугольных проблем военного реформирования в моих разговорах с постсоветскими генералами я старался выделить две: реорганизацию военных округов и определение вероятных угроз и противника. Касательно последнего вопроса, может быть для кого-то из моих коллег по "свободовской шарашке", равно как и некоторых новоявленных российских "демократов", полезших при смене режима, что говорится, прямиком "из грязи да в князи", он звучал открыто милитаристски. Что ж, прошу меня извинить; но если государственная политика той или иной страны оказывается неспособной к адекватному реагированию на военные угрозы и заявляет об отсутствии вероятного противника, то такой стране не нужна армия вообще, а лучше сразу отдаться на милость кого бы то ни было. (Читайте Клаузевица, господа, он когда-то тоже служил в русской армии.) Это уже похоже на крайний, доведенный до абсурда пацифизм.
Ельцин и его окружение, вознесенные к власти на гребне мутной волны августа 91-го, ни в коей мере не были пацифистами. Но страх перед собственным народом у них оказался выше страха внешних угроз. Вероятный противник был определен в лице собственных граждан, и как следствие военная реформа началась не в Вооруженных Силах, а в структурах МВД, что в итоге вылилось в создание округов внутренних войск, равно как и придание этим войскам тяжелой бронетехники, ракетно-артиллерийских систем и фронтовой авиации. Географически новые военные округа МВД практически калькировали уже имеющиеся, что вносило мало порядка и в без того расшатанный военный организм государства, не говоря уже об оттоке лучшей части и без того весьма далекого от идеала молодого пополнения. Собственно военные округа России также оказались лицом к лицу с новой геополитической реальностью, возникшей после упразднения ОВС ВД и развала СССР. Потеря буферных государств-союзников после фактического роспуска Варшавского Договора еще при Горбачеве сказалась в основном на наступательном, а не оборонительном потенциале советских Вооруженных Сил. Хотя применительно к вопросу обороны становилось ясно, что четко определенный на тот период вероятный противник - блок НАТО - не преминет воспользоваться ситуацией и заполнить образовавшийся военно-политический вакуум, что, собственно, и произошло после объявления доктрины о расширении НАТО на Восток. Данный шаг в той или иной мере приблизил вероятного противника, а значит, и исходящую от него военную угрозу уже непосредственно к границам России.
Это случилось после развала СССР и потери трех стратегических военных округов на западном направлении, одного на южном и одного на северо-западном. Нарушения в эшелонировании обороны привели к оголению огромного участка уже непосредственно российской границы, начиная от горных хребтов Кавказа и кончая Крайним Севером. Ленинградский и Северо-Кавказский военные округа не могли в полной мере заполнить образовавшуюся брешь. Требовалась кардинальная перестройка Московского военного округа, военных округов Волжско-Уральского региона, Сибири, а также создание новых, взамен утраченных в первом стратегическом эшелоне. Мобилизационные нормативы для внутренних военных округов СССР строились по формуле М30 (организационно-мобилизационные мероприятия по развертыванию округа во фронт в течении 30 дней), для стратегических военных округов первого эшелона этот период времени соответственно сводился к нескольким дням.
Именно эти вышеперечисленные аспекты военной реформы я и поставил во главе своих вопросов российским военным, и именно на них, как я уже говорил, практически не получил ответа. Признаюсь, я даже нарисовал и логически проиграл некий футурологический сценарий - сродни тем, которые впоследствии очень блестяще перекладывал на бумагу и готовил для "Сигнала" полковник Генерального штаба, впоследствии генерал-майор Валерий Чебан.
Представьте себе, что сценарий для Балканского ТВД, с таким успехом проигранный НАТО на Югославии, был бы перенесен на Россию. Конечно, Россия не Югославия, и блок НАТО прекрасно осведомлен о таком факторе сдерживания и возмездия, как ядерное оружие. Но представьте себе, что этот фактор оказался в полном бездействии, или вообще забудем о его существовании, рассматривая только обычные, конвенциональные средства ведения войны. Так вот, в случае массивной агрессии, включающей ракетные удары и бомбардировку с воздуха, равно как и применение сил быстрого реагирования и развертывания, задача которых подготовить плацдарм для основных сил вторжения, окажутся ли Северо-Кавказский, Московский и Ленинградский военные округа, равно как округа ПВО и округа внутренних войск МВД мобилизационно готовыми адекватно развернуться во фронты за кратчайший срок, обеспечить тыл и снабжение, организовать структурное взаимодействие не только на ведомственном уровне для применения имеющихся средств и сил, но и между родами войск и видами Вооруженных Сил, применяемых на ТВД, сдержать агрессию и перейти в контрнаступление? Не знаю, что уж там подумали об умственном здравии новоявленного Нострадамуса некоторые из интервьюируемых мною генералов и маршалов, но для Вооруженных Сил России на тот период мой сценарий не оставлял реального шанса адекватно и быстро прореагировать на массированную военную агрессию.
Впрочем, не то же ли самое на уровне локального конфликта низкой интенсивности показала впоследствии и военно-полицейская операция в Чечне, вошедшая в историю новой России как 1-я чеченская война? О каком-либо реальном военном взаимодействии на территории СНГ говорить было вообще излишне, так как сразу становилось ясно, что этот "выкидыш постсоветской демократии" никогда не будет воплощен на практике, ибо "местным князькам", дорвавшимся до властной кормушки в бывших советских республиках, он попросту не нужен и даже опасен, а проблема решения военных конфликтов в Таджикистане, Абхазии или Приднестровье все равно ляжет на плечи российских военных, отрывая приличный кусок от и без того скудного военного бюджета.
Я думаю, что маршал Евгений Шапошников как никто другой понимал всю порочность принципа "лоскутного одеяла" как основы оборонного союза СНГ, да и всей военной реформы в целом. Не может быть здорового военного организма, в котором не соблюдается принцип единоначалия. Маршалу же оставили некий совещательный голос, на деле не дав ни войск, ни властных полномочий. Он и сам как-то в одном из разговоров со мной, не записываемых на пленку, обронил весьма саркастическую фразу, что является "главкомом войск, которых нет, не будет и никогда не было".
Мне известно, что многие из опозиционно настроенных к ельцинскому режиму и гражданских и военных недолюбливали главкома, выдвинутого из маршалов авиации в министры обороны СССР после августа 91-го, считая его слабаком и чуть ли не предателем их интересов. Я достаточно долго общался с Евгением Ивановичем на всех его должностях - от Главкома ОВС СНГ до секретаря СБ и представителя президента в компании "Россвооружение" - и не только лишь по долгу радиостанционной службы, чтобы остаться при своем мнении. Маршалу Шапошникову, может, и не хватало порой решительности в действиях, но в том была не его вина, а его беда, ибо он, как, впрочем, и вся российская армия, оказался заложником тех политических обстоятельств, которые принес с собой августовский "недоворот" и последовавшая за ним Беловежская "путча" бывших партийных товарищей. Не Шапошников и даже в какой-то мере не Грачев, а новоявленная "банда четырех" развалила и страну и армию, оставив России хотя и самый большой лоскут от военного одеяла, но никак не могущий целиком покрыть образовавшиеся бреши в оборонном пространстве. Евгений Иванович произвел на меня впечатление честного и патриотически настроенного русского офицера. Еще раз оговорюсь, это мое личное мнение, которое я вынес из общения с ним на протяжении нескольких лет. В октябре 93-го он сделал свой выбор, подав в отставку с поста секретаря СБ, когда режим ждал от него совсем иных действий по отношению к парламенту, который так и не утвердил его в этой должности. Я до сих пор лично благодарен Евгению Ивановичу в первую очередь за то, что он помог мне осуществить мою давнюю мечту - снова оказаться в России и работать в подвластных ему военных структурах в качестве военного журналиста, пусть и откомандированного "вражьим" радиоголосом.