Когда бы рядом не было его.
Последние патроны, сигареты ли
Мы поровну делили, пополам.
Одною плащ-палаткою согретые,
Мы спали - и Россия снилась нам.
И сколько бы мне жизни ни отпущено,
Куда бы ни забросила судьба,
Я помню, как однажды друга лучшего,
Свела со мной афганская тропа.
На старой фотографии любительской,
Еще после атаки не остыв,
Стоим мы, два десантника из "витебской",
Устало улыбаясь в объектив.
И я смотрю на эту память прошлую,
Свеча горит, и тает стеарин.
Мы в день последний верили с Алешею.
Тот день пришел... Я праздную один.
А за окном ночная тьма колышется,
Гляжу на фотографию, курю,
И мне охрипший голос друга слышится:
"Живи! А я прикрою, как в бою!"
Рассвет встает над городом пожарищем,
По улицам трамваями звеня.
Я пью вино за старого товарища,
А был бы жив, он выпил за меня.
Ты по кромке ледника...
Ты по кромке ледника шел, как по канату,
Рвали тело на куски скальные клыки.
Разглядеть старался мир в прорезь автомата
И Аллаха самого цапал за грудки.
Зло ты сравнивал с добром на весах Фемиды,
Запах крови раздувал ноздри, как меха.
От романтики дошел до слепой обиды
И у смерти побывал в роли жениха.
Воду пил из арыка пригоршнями полными
И в желтушечном бреду материл весь свет.
И накатывалась грусть ласковыми волнами,
Когда с почтой получал тоненький конверт.
Ты столетья отмерял тропами овечьими.
Ты в обойму загонял сразу тридцать судьб.
В умных книгах назовут буднями разведчика
Этот пройденный тобой невозможный путь.
Ты в миру старался жить, как тебе завещано,
На людскую суету не хотел смотреть.
Но тебя не излечить ни вину, ни женщинам,
Ни работе, ни друзьям боль не одолеть.
Ты по кромке ледника шел, как по канату,
Рвали тело на куски скальные клыки.
Разглядеть старался мир в прорезь автомата
И Аллаха самого цапал за грудки.
Вдоль Осетра-реки
Вдоль Осетра-реки
Камыши, камыши.
И куда ни смотри,
Ни души, ни души.
Поворот-поворот,
Перекат-перекат.
От ворот - до ворот,
Все река да река.
Все куда-то течет,
Сквозь года, сквозь века,
За собою зовет
В облака, в облака.
Поворот-поворот,
Перекат-перекат.
От ворот - до ворот,
Все река да река.
А на том берегу,
Где луга над рекой.
Я когда то в стогу
Целовался с тобой.
И кружил небосвод,
И шумела река.
Поворот-поворот,
Перекат-перекат.
Сколько минуло весен
С далекой поры,
Когда жгли мы на плесе
Ночные костры.
Так к кому же зовет
На свиданье река?
Поворот-поворот,
Перекат-перекат.
Вдоль Осетра-реки
Камыши, камыши.
И куда ни смотри,
Ни души, ни души.
Поворот-поворот,
Перекат-перекат.
От ворот - до ворот,
Все река да река.
Поворот-поворот,
Перекат-перекат.
А до милых ворот,
Все река да река.
Баллада о королевской Блохе
Жил-был король однажды,
Он славный был король,
Всегда страдал от жажды,
Но трезв бывал порой.
А средь его придворных,
При нем Блоха жила,
Министром обороны
И маршалом была.
Блоха была мужчиной,
А это значит "был",
Король его как сына
Внебрачного любил.
Он был отцом прогресса
Вооруженных Сил,
Любил он "мерседесы",
А танки не любил.
Еще любил он женщин
Не старше сорока,
Поскольку ствол без трещин
Имел еще пока.
И ставя спорт в начале
Всех воинских наук,
И в волейбольном зале
Один он стоил двух.
И лишь одно желанье
Блохе мешало жить
Все обмундированье
У войска заменить.
Немедля ни минуты,
К работе привлекли
Двенадцать институтов
И двадцать шесть НИИ.
И вот готова форма
На вражеский манер:
Не то геноссе Борман,
А может, бундесвер.
Образчик формы новой
Напялила Блоха
Убора головного
Недостает пока.
Тогда к себе портного,
Зовет Блоха скорей
И говорит сурово:
"Папаху мне пошей!
Такую, чтоб видали,
Меня издалека
И сразу узнавали
Народы и войска".
Но только дали маху,
Иль так уж довелось,
Баранов на папаху
В столице не нашлось.
Король Блоху, как сына,
Похлопал по плечу,
Мол, я твою кручину
В два счета излечу.
Собрал король министров,
И внутренних и вне,
И прочих организмов,
Что жили в той стране.
И, выпив пива кварту,
Прищурив левый глаз,
Он ткнул бутылкой в карту
И огласил Указ.
Мол, правит в регионе,
Что я вам указал,
Погрязший в беззаконье,
Мятежный генерал.
Ни нефти, ни баранов
Короне не дает,
И на мои карманы
Предательски плюет.
Мятежную столицу
Извольте разорить,
И моему любимцу
Каракуля добыть.
Взлетели самолеты,
И танки поползли,
И двинулась пехота
На краешек земли.
Долбили, как придется,
И с неба, и в упор,
Господь, мол, разберется,
Кто вор, а кто не вор.
И длится эта драка,
И дням потерян счет,
Но меха на папаху
Не добыто еще.
ПО СТРАНИЦАМ ПРОГРАММЫ "СИГНАЛ"
В приложении к настоящей главе я хочу предложить вниманию читателя поэму полковника Виктора Верстакова "Прощайте, генерал". Две октябрьские 93-го года песни Виктора Глебовича. Песню "Война становится привычкой", написанную на афганской войне, еще одну песню, написанную совсем недавно и посвященную живым и павшим бойцам 345-го Баграмского ОПДП, а также шуточную - "Краткий курс новейшей истории Афганистана".
Виктор Верстаков
Прощайте, генерал!
Прощайте, генерал, мы не были друзьями,
Однажды сведены давнишнею войной,
Среди афганских гор, в заснеженном Баграме,
Где громче дизелей выл ветер ледяной.
Я прилетел тогда издалека-далёка
Вы помните второй несчастный батальон?
Я приходил в себя, я выходил из шока,
Еще не разобрав, где явь была, где сон.
Подбитый вертолет, пике на пулеметы,
Демидов, Маковей, фугасы, трассера,
Отчаянный десант родной девятой роты,
Посадка без колес, палатка, медсестра.
Но дело не во мне, я даже не был ранен,
Был просто потрясен и шоком свален с ног,
Ведь я же их любил, погибших в Бамиане,
Я видел, как их бьют,- и не помог, не смог.
Потом ночной полет сюда, в Баграм, на базу,
Где старые друзья, где новый командир,
Где не знавали мы ни сглаза, ни указа,
В молчании сходясь на поминальный пир.
Короткие тосты, проглоченные слезы,
Тушенка, хлеб, и спирт, и курево с "травой",
Рисунок по стене - зеленые березы,
И память, и надрыв, и радость, что живой.
Вы, кажется, клялись врагам устроить "баню",
Взять их укрепрайон и выжечь из пещер,
Вы были новичком тогда в Афганистане,
Еще не боевой, но русский офицер.
Я утром улетел в Кабул попутным "Илом",
Оттуда - на Шиндант и по земле - в Союз,
И все же ни на миг душа не позабыла
Баграмское тепло товарищеских уз.
Вы прослужили там без малого два года,
И старые друзья рассказывали мне,
Вы были неплохой десантный воевода,
Уклончивый в штабах и резкий на войне.
Вы, правда, отомстить за павших не сумели,
В чем вас и не виню, вам было недосуг,
В те первые свои командные недели,
Когда под свистом пуль все валится из рук.
Потом опять Афган, на должности комдива,
Я видел вас тогда, но лишь издалека,
Вы были, может быть, немного суетливы,
Сажая в самолет комиссию ЦК.
Не насмехаюсь. Нет. Вы делали карьеру.