– Элхадж, я все еще жду хворост.
Шелестящий голос метхе Саона вывел его из задумчивости. Старый синх выглядывал из низкой двери гнезда, приподняв занавес из волчьей шкуры. Элхаджу показалось, что, невзирая на сердитые нотки в голосе, метхе улыбался.
– Сейчас, метхе Саон, сейчас принесу, – пробормотал Элхадж.
Он поправил альсунею и побрел в сторону деревьев, утопая в сугробах. В самом деле, как глупо стоять и мыслями витать в облаках, когда огонь за ночь поглотил все запасы дров, и когда мерзнут младшие… Элхадж ощутил вину.
– Сейчас-сейчас, – пробурчал он, словно старый синх мог его услышать, – сейчас принесу, и разведем большой огонь, как в царстве Шейниры. А там наверняка огонь жарок, тьма – беспросветна, а свет – чист… И все синхи, когда-либо жившие, наслаждаются теплом у большого костра, и цветут золотые розы.
Развлекаясь собственными фантазиями, Элхадж набрал большую охапку еловых веток, обвязал ее бечевой и потащил к гнезду. Ноги мерзли в снегу. Он уже не раз предлагал метхе Саону сшить из волчьих шкур мешочки со шнуровкой и надевать их на ступни. Старик неизменно отвечал, что не в обычае синхов носить башмаки, и что босая ступня синха – дань уважения к Шейнире, царство которой где-то там, в глубинах Эртинойса. Элхаджу в такие моменты хотелось учтиво напомнить о том, что синхи, вообще-то говоря, изначально жили в Диких землях, и там же, среди джунглей, строили города. Ну, а в Диких землях все-таки теплее, нежели в землях владыки Северного Берега.
Элхадж брел обратно к гнезду, по привычке придерживаясь цепочки собственных же следов, которые охотнику могли напомнить формой медвежьи. Зоркий глаз отмечал то заячью стежку, то мелкие углубления, где спускалась на снег белка. Или…
Синх остановился, как вкопанный. Да, вот эти, крупные следы на чистом снегу. А вон еще, и еще…
– Спаси нас, Шейнира, – выдохнул он, и, бросив хворост, изо всех сил рванулся вперед. Туда, где еще утром было гнездо.
Неужели отряд Владыки?!!
Элхадж бежал, проваливаясь в сугробы. Падал, поднимался, и снова бежал. А потом услышал собачий лай, крики, мольбы о пощаде…
«Они все-таки нас нашли», – пронеслось вспышкой молнии, – «все-таки нашли!»
И тут же размеренным шагом явилась и другая мысль:
«Зачем ты идешь туда? Пока что тебя не заметили, спрячься, дождись, пока ийлуры уберутся… Может быть, ты еще сможешь кому-нибудь помочь, сам оставшись среди живых!»
Элхадж остановился. В самом деле, зачем он спешит, словно безумец, навстречу собственной гибели?
– Молот Фэнтара!
Этот клич нельзя было спутать ни с каким другим. Боевой клич ийлуров, идущих на врага…
Синх только и успел, что обернуться. Он увидел, как фонтаном взметнулся снег, чистый, искрящийся; как надвинулась на него дышащая паром мохнатая фигура. Что-то сверкнуло на солнце, ярко и беспощадно, на миг странный холод вошел в грудь, как раз между двумя сердцами – а затем все поглотила обжигающая волна боли.
Некоторое время он еще слышал заливистый собачий лай, чувствовал, как горячий нос тычется в щеку. Потом ощущения пропали, и Элхадж с запоздалым удивлением подумал о том, что теперь и для него настало время спуститься в царство Шейниры и задать ей вопрос – отчего богиня покинула своих детей.
…Первым, что он почувствовал, было слабое дуновение в лицо. Но не дыхание морозного утра – а, скорее, чуть заметный сквозняк в помещении, которое было заперто много лет.
«Значит, я не умер? Или стал бесплотным духом?»
Элхадж осторожно шевельнул пальцем. Он боялся, что не почувствует собственного тела, боялся панически, так, что ощутил во рту железистый привкус. Но палец послушно согнулся и разогнулся; это настолько воодушевило синха, что он поспешно ощупал грудь, как раз там, где прошелся клинок ийлура.
Странно. Ни следа раны. Даже тоненького шрамика не осталось.
И, вконец озадаченный, Элхадж открыл глаза.
Над головой смыкали объятия тяжелые каменные своды. По бокам – стены, сложенные из крупных, почти неотесанных камней. Соцветия догорающих факелов в ржавых подставках.
«Неужто в плену?» – подумал синх, но тут же осекся. Ийлуры никогда не брали в плен синхов, предпочитая расправиться с порождениями Шейниры там, где нашли.
Он сел на земляном полу, обхватил плечи руками. Все-таки в этом странном подземелье было холодно, и альсунея не удерживала тепло, хотя уже одно это настораживало: нехитрая одежда прекрасно грела его в морозные деньки, а тут – на тебе. В безветрие – и так мерзнуть.
И, решив обследовать странное место, в котором оказался при столь удручающих обстоятельствах, Элхадж поднялся и побрел наугад, по кажущемуся бесконечным коридору.
«Старика жалко», – думал он, вглядываясь в багровую муть далеко впереди, – «да и малыш… Эх, наверняка и его тоже… и те синхи, как они любили строить глазки всем подряд».
В душе просыпалось непонятное желание выть, царапать когтями стены, призывать проклятие на головы тех, кто пришел – и убил. Да поглотит их первозданная тьма. А метхе Саон – каким жалким он выглядел теперь в памяти, и какими занятными казались его незамысловатые и слышанные по сотне раз истории о величии синхов!
– Почему ты отвернулась от нас? – не выдержал он. – почему?
Стены – тяжелые, серые, в пятнах копоти – содрогнулись. Элхадж не успел даже отскочить в сторону и куда-нибудь спрятаться, как коридор вдруг раскрылся цветком.
…И синх предстал перед богиней.
Шейнира оказалась именно такой, какой однажды Элхадж видел ее в старой книге метхе Саона. Выше пояса – синха, ниже – змея. Изумрудная чешуя влажно поблескивает в неверном свете факелов, глаза похожи на два провала в бесконечную ночь. А на груди лежит тяжелое ожерелье Проклятых душ, и не счесть в нем рубинов, горящих кровавыми брызгами.
«Значит, я все-таки умер», – мелькнула мысль, исполненная чуть горчащего спокойствия.
Да, все именно так. Иначе и быть не могло.
Элхадж одернул альсунею, сам себе удивляясь. Ты стоишь перед самой Шейнирой, впору пасть ниц и молить, но…
«Метхе Саон говорил, что она могла бы спасти оставшихся синхов. Могла, но не спасла».
– Почему ты отвернулась от нас? – повторил он свой вопрос, глядя в бездонные глаза богини.
Шейнира молчала, только подрагивал узорчатый хвост, сложенный в кольца. А затем медленно подняла руки – и Элхаджу теперь уже на самом деле захотелось пасть ниц, и плакать, рыдать от отчаяния… потому что прекрасные руки богини оказались закованными в цепи.
– Помоги мне, – шелестящий голос полнил собой все пространство, давя, загоняя разум в темную конуру беспамятства, – помоги, и я вернусь. И ты получишь все, и народ синхов, мои дети, вновь начнет восхождение к славе и могуществу.
– Но…
Вид плененной богини был ужасен. В висках бился один-единственный вопрос – кто же мог сотворить с ней такое? Кто?!!
– Иди в Храм, – Шейнира говорила не размыкая губ, – если достигнешь Храма, мои дети будут в силе до конца этого мира. Отступник, предатель виновен во всех бедах синхов… И ты – первый, с кем я могла заговорить. Иди в Храм, Элхадж… И убей Отступника.
– Я же мертв, – эти простые слова он с трудом вытолкнул из горла, – что я могу сделать?
– Ты вернешься, – Шейнира вдруг улыбнулась, – и я помогу тебе… Один раз. Но используй мой дар тогда, когда он в самом деле будет нужен. И пусть вокруг Храма вновь раскинется долина золотых роз…
Она протянула к нему скованные цепями руки – на ладони тускло блестел бутон.