— Вы так рассказываете, будто это было, ну, скажем, вчера…
— А это и было вчера. У нас есть вчера. Никакого сегодня. Как у эстонцев в языке. Нет будущего времени.
— Вы говорите про вчерашнее и про никакое сегодня. А будущее при чем?
— А будущее наше — газета «Завтра». Читали такую?
— А как же?
— Ну и что скажете?
— Ну, приличная, солидная газета.
— Вы правда так считаете?
— А вы что хотите от меня услышать?
— Дерьмо, а не газета…
— Да ради Бога. Мы-то о другом говорим.
— Да нет, все о том же. Ну ладно. Дальше было примерно следующее…
— А почему примерно?
— А я при этом не присутствовал. Наши колотушки тогда прекратились.
— Колотушки — это что? Футбол?
— Он самый. У меня появились, как это сегодня говорят, проблемы…
— Ну хорошо. А у Зверева?
— А со Зверевым было примерно так.
…«Вот ты, ты и ты. Идите сюда. Вы приняты. Остальные свободны. Желаю успеха в других начинаниях».
Осенний стадион был пуст. Только два десятка несчастных соискателей, уходящих в туннель, и они — три «звезды», принятых в «Авангард».
«В восемнадцать ноль-ноль в понедельник у вертушки. Форму получите сразу. Принесите справки и дневники. Ну вот и все. Видно, не зря мне жужжали про тебя, Юрий Иванович. Но толк будет, только если будет работа. Будет тебе и Лондон-город и спурт на Маракане. Две двойки в школе — и отчисляю. При этом окно в мир автоматически захлопывается. Ну, дерзайте, мальчики. Договорились?»
Он кивнул, должно быть. Двоек у него не было отродясь. Впрочем, как и троек. Но только форму «Авангарда» он никогда не надел.
— Получил все же двойки?
— Да нет. Все гораздо тоньше. Без него второй подъезд взял бы его компашку голыми руками.
— Что, серьезно?
— Серьезней не бывает.
А потом так вышло, что футбол во дворе закончился сразу. Первый подъезд в полном составе ушел в ПТУ. Мартемьян засел за книги. Ведь это был уже восьмой класс, а толстый Йонас украл на пристани лодочный мотор, был пойман и мотал после свой первый срок. Толстый Йонас — это я.
— Шутите?
— Отнюдь.
— И сколько еще раз?
— Еще два. По глупости и недоразумению.
— Естественно.
— Ну вот. Из оставшихся во дворе первенство не складывалось. И даже изредка постукивать по капитальной стене Института усовершенствования учителей, что намертво замыкала двор, мы перестали. И он, «звезда» этого дворового футбола, ощущал такую пустоту, какую ощущают взрослые мужчины, когда от них уходят женщины, с которыми они прожили половину жизни. И хотя Юра лишился невинности прошлым летом, а про это приключение я знал доподлинно, так как после него проник в сады Эдема по тому же адресу, так вот Юра, понятно, не мог знать про взрослые игры, где сплошное добавочное время, а судьи…
Ни в какое ПТУ он не пошел, а учился себе потихоньку в нормальной средней школе, и это не составляло для него никакого труда. Но пустота, должно быть, оставалась, и когда он однажды увидел из окна, как малолетки, а смена поколений произошла сама собой, вдохновенно обводят друг друга на заасфальтированном пятачке, спустился во двор и вошел в игру. Играли трое на трое, а так как он был из другой возрастной лиги, то его команда состояла из двух человек: его самого и Ивана с третьего этажа. Впрочем, по традиции двора, Ивана почему-то называли Серапион, а сам он получил прозвище — Дядя. Мне потом все это рассказывали, когда я вышел из колонии, со всеми подробностями. В первом круге они неожиданно проиграли две игры, потом подравнялись и в середине сезона взяли первенство. Он и Серапион. Но никто в огромном, двенадцатиэтажном доме, где было почти триста квартир, ничего не заподозрил. Играет себе юноша в мячик и ладно. Были бы стекла целы. Но иногда их били. А потом начался новый сезон.