Генералу было лет пятьдесят пять. Лицо широкое, скуластое. Глаза голубые, некоторый избыток веса.
— Я — ваш новый министр.
— Извините, я ни к какому министерству не принадлежу.
— Вы восстановлены в штате. Все дни с момента ухода на операцию по Ладожским бункерам оплачены как рабочие. Учитывая специфку ситуации и трудности переходного периода, личная инициатива внедрения в тонкие структуры для сдерживания экстремистов одобрена. В соответствии с Указом новой администрации вы награждены орденом Боевого Красного Знамени. Вам присвоено звание полковника. Я бы предпочел видеть вас в своем аппарате. Официальная процедура награждения состоится по вашему выздоровлению. Просьбы, пожелания имеются?
— Прошу разрешить мне прохождение службы по старому месту.
— Хорошо.
— Когда нужно приступать?
— После того, как вам закроют бюллетень, можете взять двухмесячный отпуск. Хотите поехать куда-нибудь?
— В Катманду.
— Куда?
— Альпинизмом я давно интересуюсь. И двух старых товарищей можно взять с собой?
— Хоть трех. Подготовить и для них визы?
— Да. И пусть возьмут все, что нужно, на неделю. На мою долю — в том числе.
— Ты всегда отличался, Юра, лица необщим выраженьем. Что еще?
— С квартирой моей все ли в порядке?
— Ты нуждался в улучшении жилищных условий. Кстати — вот твой паспорт. Старого-то, пожалуй, не сохранилось?
— А вы-то как думаете?
— Думаю, что нет. Вот тебе ключи от новой квартиры. Вот — от старой. Тоже ведь потерял?
— В чистилище лишаешься всего. Даже таких вещественных доказательств своего существования, как ключи от квартиры.
— Справедливо. Вот твой новый адрес. Прописан ты в новом доме на Ленинском проспекте. Соседи твои — люди торговые, но уж как-нибудь уживайся. В подъездах консьержи, только свистни, тебе и лампочку поменяют в коридоре, и кран починят. Три комнаты, большой коридор, лоджии. На вырост.
— А вещи мои где?
— Как где? По старому адресу. Все в целости и неприкосновенности. Квартира опечатана и под контролем. Переехать товарищи по работе помогут. Ты когда собираешься покинуть сии палаты?
— Рентгена жду. Процедур потом несколько. Говорят, можно через три-четыре дня.
— Я поговорю с главным. До Питера тебя доставят… ты как хочешь?
— Давно в поездах не ездил. Чтобы купе и чай в стакане.
— С лимоном.
— С лимоном.
— Ну, до скорого. Ждем новых творческих успехов от тебя и желаем здравствовать.
И министр покинул палату. Отъехала кавалькада.
Зверев наконец вернулся домой. С квартирой действительно все было в порядке, если не считать следов скрупулезного, методичного, тотального обыска. Он, не раздеваясь и не снимая обуви, прошел на балкон. Осень истекала последним медовым соком. Двор был пуст. Он вернулся в комнату, сел в кресло, закрыл глаза. Попробовал вспомнить все, что с ним происходило в последнее время.
По трезвому размышлению он решил никуда не переезжать.
Три времени, три шестерни, три круга. Вращаются на призрачных осях. И, передав вращение друг другу, передают надежду, веру, страх.
Он наконец снял куртку, сбросил обувь, расслабился.
Вода из крана потекла не желтая, значит этим краном пользовались не так давно.
Дорога в Гималаях
…В Катманду им пришлось даже вывернуть карманы.
Вещей-то было совсем немного. Рюкзаки, небольшая бочка с топливом, два мешка с продуктами. Для Зимакова и Нины процедура была уже знакомой. Зверев переживал шмон тяжело. Ему столько раз за последний год приходилось подчиняться и позволять досматривать себя, что чаша терпения уже переполнилась. Он испытывал мучительное желание ударить этого маленького чиновника. Этого взяточника. Кулаком, снизу вверх, в челюсть. А потом выйти из таможни и сесть на парапете. А они пусть тут разбираются. Наконец он успокоился. Нина всучила «упирающемуся» смуглому мужчине с нашивками блок сигарет, и досмотр плавно сошел на нет. Ритуал совершен.
Наконец их выпустили на улицу.
— Сирдар! Сирдар!
Проводник, вернее, совершеннейший из проводников был на месте. Это посещение Катманду русскими было для него полной неожиданностью. Только вчера вечером ему позвонили из консульства и спросили, не против ли он того, чтобы еще раз помочь совсем маленькой делегации из России.
По-английски он говорил безупречно. Зверев, кроме немецкого на бытовом уровне, не знал ничего. Разве только несколько литовских фраз. Общалась с Сирдаром Нина. Он никак не мог взять в толк, что ни на какую вершину они не пойдут, что это просто прогулка такая, вроде пикника, и все качал головой.