— Эй! Ты что, бегун-беглец?
— Братки. Отпустите меня… Зачем же так? Никто и не узнает.
— Кончай придуриваться, Зверев. И говори потише. Мне лишней крови не нужно.
— Куренной, Саша. Не губи. Я ведь из игры вышел. На гору залез.
— Как залез, так и слезешь. Вставай.
Зверев вообще сел на снег:
— Курить дай. И пойдем. Без курева не пойду.
— Ты ж не курил.
— А мы когда в последний раз виделись? Повоюй с мое на тайном фронте.
— Юрий Иванович. Ты сам себе выбрал планиду. Прикурить дам.
— Ты сигарету дай. Остальное приложится.
— Сигареты у меня дорогие. Но, как говорится, последнее желание — закон для исполнителя приговора. Сидя будешь курить?
— Лежа. Отпустил бы…
Автомат у Куренного в левой руке, пачка сигарет в правой, вот он вынимает одну, протягивает было Звереву, потом, помедлив, бросает пачку рядом на снег. Зверев поднимает ее, вынимает сигарету, сжимает ее зубами, держит пачку в той же руке, что и коробок, указательным и большим пальцем, потом встает и делает шаг в направлении Куренного, протягивает ему «Честерфилд», и тот совершает ошибку, тянет руку навстречу. И тогда Зверев, выпуская свою первую и последнюю сигарету из пальцев, вытягивает одну из спичек левой рукой, шоркает ею по боковине коробка, и, когда маленькое уютное пламя возникает как бы на кончике пальца, он подносит его к той серной головке, что чуть повыше, она вспыхивает, и снова долгий миг, выплескивающийся в пламя и ярость. Зверев левой рукой дергает за штормовку Куренного и, когда тот чуть теряет равновесие, обретая его вновь и перехватывая автомат, выбрасывает руку, воспалившуюся пламенем пучка спичек, вспыхивающих одновременно и все же одна за другой, и этим огнем умудряется попасть в лицо Куренного, на уровне глаз, а потом, уже когда необъяснимая и неожиданная боль опаляет глаз предателя, бросается на него, выбивает ногой автомат, и переворачивает Куренного на спину, и, когда тот еще рефлекторно закрывает лицо рукой, вдавливает стальные шипы на подошве ботинка в горло Куренного. И продолжает давить и давить, пока не прекращается звериный удушливый хрип.
Зверев ощутил толчок. Это второй номер, тот, с кем они были связаны шнуром, дергает, тянет: пытается то ли освободиться, то ли напасть. Автомат рядом. Зверев дергает шнур, и… ничего не происходит. Силы равны.
Теперь опомнившийся проводник, обалдевший от происшедшего наемник бывшего товарища Куренного, лежащего теперь с раздавленным горлом, яростно тащил на себя шнур, не позволяя Звереву дотянуться до автомата, из чего тот заключил, что своего ствола у противника не было. А все остальное становилось делом техники. Зверев был тяжелее и находился ниже по склону. Он просто сдернул соперника вниз, но тот рефлекторно задержался, как при настоящем падении. Он всадил свой ледоруб в наст. А нужно было поспешать к Звереву, потому что он уже добрался до оружия…
— Нож есть у тебя? — почти по-товарищески спросил его Зверев.
— Конечно.
— Метать не будешь?
— Зачем?
— А зачем по ледникам ходишь ночью? Дурных людей водишь?
— Я разве знал, что так будет?
— Сказки не рассказывай. Ты альпинист?
— Было дело.
— Кого-нибудь знаешь из тех, кто в домиках сейчас?
— Знаю конечно.
— А давно ли вы тут? Следили, что ли, за мной?
— Нет. Он сказал, что ты вот в том домике.
— А узнал откуда?
— Вот это мне не ведомо.
— Он внизу один?
— Ты что, маленький? Тебя там ждут внизу. Уже и борт заказан. Видно, сильно ты досадил правительству.
— Было дело.
— Меня убьешь?
— Зачем же людей будить. Еще один грех на душу брать.
Зверев освободился наконец от шнура, велел своему задержанному повернуться спиной, положить руки за голову и обыскал его.
— Иди, парень, рой яму. Похороним его.
— Где рыть?
— Вон за той глыбой. Ниже по склону. Как звать тебя?
— Не важно.
— Давай, неважный, работай своей клюшкой.
«Неважный» клюшкой работал споро. Вскоре тело Куренного, обысканного Зверевым, нашло свой приют. Зверев не обнаружил в его карманах ничего существенного, кроме еще одного рожка с патронами. Можно было подумать, что тот готовился к долгому позиционному бою.
— Засыпай. Холмика не нужно. Потом всю кровь соскребешь со снега.
Зверев еще раз обошел место происшествия, остался удовлетворенным.
— Ну, иди.
— Куда?
— Откуда пришел.
— Ты, наверное, не понял. Сюда тут же бригада поднимется.