— Это мои проблемы.
— Ну, как знаешь.
— Мой тебе совет…
— Больше сюда не подниматься? Так этого обещать не могу. Я человек подневольный. Тем более что дядька этот тебя в лицо знал. А теперь и я сподобился.
— Ну гляди.
Светало. Зверев долго смотрел на фигурку, становившуюся все меньше и наконец исчезнувшую. С глаз долой.
В домике он изучил свой трофей. Оружие легкое, удобное. Калибр знакомый. Отстегнул рожок, передернул затвор, подобрал отлетевший на лежанку патрон, нажал на спуск. Щелчок осторожный, но отчетливый. Точка отсчета. Завернул рожки в рубаху, автомат в один из свитеров и отправил свой арсенал на дно рюкзака. Наконец почувствовал боль в обожженных пальцах правой руки. Подержал их во рту. Нужно было чаю попить.
Зверев разорвал газету пополам, потом еще раз каждую половину и аккуратно скатал четыре шарика, которые уложил пирамидой между двух плоских камней. Костер в лагере разводили в другом месте, правее и ниже. Сегодня Зверев имел право на свое пламя. На поминальном огне он собирался сжечь память о кратком времени иллюзии и свободы. Он не был более свободен. Свободен от войны, измены на флангах и в тылу, и выходить из окружения ему предстояло опять одному. А стоило ли выходить? Утренний воздух был прозрачен, и огромное солнце этого дня вкатывалось на перевал откуда-то снизу. В домиках спали, безмятежно и счастливо, альпинисты, дорвавшиеся снова до своих веревок и ледорубов. Им на вершину. Ему в долину. В город. И сопроводят его туда не далее, как завтра те, кто опустится на площадку возле флагштока на чудесном винтокрылом аппарате. Он стал отламывать мелкие ветки сухого кривого дерева, груда которого лежала слева от домика. Они ломались легко, с сухими щелчками и уже давно покрыли бумагу. Он не знал названия того, к чему собирался поднести спичку. Многого он не знал и не узнает уже никогда. Из подземелья к небу. Красиво и неожиданно.
Он сходил к большому костровищу и подобрал топорик, лежавший на своем обычном месте, под жестяным поддоном. Потом разрубил ствол черный и безымянный на десяток кривых чурочек. Топор был заточен под бритву и входил в дерево почти без звука, лишь желтые тонкие щепки отлетали время от времени и падали недалеко.
Ни ветерка, ни тучки. Пламя мгновенно охватило построенное Зверевым по всем правилам сооружение и загудело спокойно, как и положено пламени. Когда костер разгорелся, он положил в него целый ствол, подтащил другой, сел на него спиной к лагерю и стал смотреть на огонь.
Появлялись и исчезали призраки огненного мира, возникали и рушились города, а чудесные сады с алыми цветами и слезоречивыми птицами перетекали, как песок в колбе часов, показывающих время начала представления.
— Жжем дефицитное топливо? Его, между прочим, последний раз на вертолете сюда доставили. Чаю бы хоть вскипятил.
Это Зимаков появился как из-под земли, бесшумно и невероятно.
— Чаю, говорю, поставим? Я мигом. — И пошел к домику своему широким упругим шагом, скрылся в дверях и появился с котелком, пакетом, кружками. Рогульки мигом нашел и воткнул, положил перекладину. Снегом заполнил котелок доверху, утрамбовал, еще добавил. Котелок, мокрый снаружи, зашипел, стал высыхать.
— Люблю из снега. Из ручья не люблю. Вкус у воды из снега другой. Там, наверху, почувствуешь.
— На каком верху? — заинтересовался Зверев.
— На обыкновенном.
И только тут Зверев понял, что Зимаков подошел к костру не от лагеря, а с другой стороны. Оттуда, где лежал наскоро засыпанный снегом труп.
— Да, неспокойный ты компаньон, Юра, все-таки. По ночам не спишь. Гостей принять не можешь по-человечески. Кто там, на склоне-то? Не поделили чего? Ты же толком ничего не рассказывал.
…Зверев рассказывал свою историю так долго, как долго закипала вода в котелке, опуская самые невероятные места, чтобы Зимаков не подумал, что над ним просто глумятся. Зимаков не подумал.
— И что теперь, гражданин следователь?
— А теперь идите себе на восхождение, да побыстрей. Вертолета ждать нужно.
— Ну, так скоро не получится, да и не стоит. Сутки у нас есть. Ты как думаешь? Что с тобой сделают?
— Вывезут вниз, потом в какой-нибудь институт покруче. Где-нибудь неподалеку. Этого добра на всем пространстве бывшей державы хватает. И вывернут наизнанку. Потом в кислоте растворят.
— Почему в кислоте?
— Обещал один из больших начальников.
— Обещанного три года ждут.
— А с какой стати ты мне, Зимаков, веришь?
— А с той, что случайный человек сюда не доберется.
— Я же добрался.