В середине июля 1839 г. Илья Гаврилович Вознесенский собирался переехать из академической каморки в небольшую квартиру, подысканную на 4-й линии, вблизи дома казенных академических квартир. Он рассчитывал встретить там свой день рождения, свои двадцать три года.
Нажитого у Ильи было мало, вещей почти никаких; были книги да несколько чучел орлов, так что переезд должен был быть несложным. Но несложный переезд пришлось отложить на целое десятилетие, 17 июля Брандт прислал за Вознесенским.
В кабинете академика находились Триниус, Бонгард и директор императорского Ботанического сада Ф. Б. Фишер. Илья Гаврилович был смущен.
Федор Федорович Брандт понимал состояние молодого человека и, ласково похлопав его по плечу, спросил:
— Не наскучили ли вам унылые занятия консервацией и прибором чучел и препаратов? Нет ли у вас желания вновь совершить какой-нибудь дальний вояж?
Илья не успел ответить, как Бонгард в свою очередь спросил о его самочувствии, о здоровье.
Не привыкший к ухищрениям, Вознесенский прямодушно ответил:
— Ваши превосходительства, мои занятия доставляют мне истинную радость и цель жизни. Я не мыслю своего существования без них, без академического музеума. Я всю жизнь прожил среди этих чучел и препаратов. Я многому научился у господ консерваторов. Мне было бы любопытно посмотреть другие земли, но только ради сбора новых неизвестных произведений естественной природы. Я теперь совсем здоров. Прежняя хворь давно отпустила меня. Простите за назойливость, но какова цель ваших вопросов или сомнений?
Карл Антонович, как самый старший по возрасту, взял на себя заботу рассказать о проекте академиков. Вознесенский долго не мог уснуть в ту ночь. То что выбор пал на него, то что ему академики доверяют собрать согласно подготовленным инструкциям-программам зоологические и ботанические коллекции, было воистину подарком судьбы. Илья не сомневался, что справится с заданием, — вот только бы согласилась с его кандидатурой конференция Академии. Ни о каком переезде на новую квартиру помощник препаратора уже и не думал, он ждал 2 августа.
Когда Федор Федорович Брандт вошел в конференц-зал, он с удивлением увидел в кресле, что стояло напротив ниши с восковой фигурой Петра I, самого президента графа Уварова. Президент обычно не посещал конференцию, ему доставляли ее решения, и он уже либо давал им ход, либо отвергал их. «Может быть, это и к лучшему, — подумал Брандт, — кстати пришел Фердинанд Петрович Врангель. Может быть, все к лучшему. Все сразу и решится». Не было в зале только неожиданно заболевшего Бонгарда.
Конференция вернулась к обсуждению записки о командировании академического служащего в русские владения Северо-Западной Америки. Слово взял Брандт.
— Как желала конференция, мы предлагаем для командирования кандидатуру помощника препаратора Ильи Вознесенского, который своими знаниями в области зоологии и ботаники и умением готовить препараты вполне подходит для сей цели. Мы не сомневаемся, что трехлетнее пребывание Вознесенского в колониях будет вполне достаточно для снабжения музеев большим количеством экземпляров разных видов животных и растений, наиболее примечательных в исследуемых землях. Я прошу господина президента и господ академиков поддержать нашу просьбу и нашу кандидатуру.
Когда речь вновь зашла о средствах, адмирал Врангель попросил внимания:
— Я хотел бы сообщить почтенному собранию, что Главное управление Российско-Американской компании предоставит Вознесенскому безвозмездное пользование судами компании во все время командировки как для переездов, так и для пересылки материалов в Санкт-Петербург. Компания даст распоряжение своим служащим оказывать любого рода вспомоществование командируемому Академией.
Заявление Врангеля покончило со всеми сомнениями, вопрос о поездке был решен, кандидатура Вознесенского одобрена, так же как и дополнительная к двум первым третья инструкция хранителя Е. И. Шрадера по сбору этнографических коллекций.
Снабженный тремя инструкциями, добрыми напутствиями пославших его, Илья Гаврилович Вознесенский 20 августа 1839 г. с тревогой, надеждой и уверенностью в себе взошел на палубу компанейского корабля «Николай», чтобы отправиться к далеким берегам Америки. В Санкт-Петербурге Вознесенский оставлял любимые музейные залы, привычное дело, заботливого Федора Федоровича Брандта, которому обещал писать регулярно, но не оставалось на берегах Невы никого из друзей, никого из близких людей. Не мог ведь он, самоучка, выходец из низов, считать своими друзьями господ академиков, хотя они были и добрыми и внимательными к нему. Корабль давно уже скользил по глади залива, и строгий чопорный столичный град пропал в серой дымке дождя.