Заслуги Ильи Гавриловича Вознесенского были несомненны, и Академия решила хлопотать о награждении исследователя. В 1851 г. в представлении Академии было записано: «Конференция Академии наук свидетельствует, что многотрудное поручение последней экспедиции исполнил Вознесенский с самоотверженностью и совершенным успехом.
Ученые плоды этой замечательной экспедиции богатством, разнообразием и важностью превзошли все ожидания Академии. Собранные им предметы из трех царств природы и по части этнографии заключались в 150 ящиках, доставивших богатейший материал нашим ученым естествоиспытателям. Множество новых видов животных и растений уже описано, число их дойдет до 400 и более…
…Сверх этого он обучал искусству препарирования многих лиц, проживающих в тех краях, которые продолжат ныне, по его наставлениям, собирать для Академии естественные произведения.
Столь редкий пример самобытного дарования и добросовестного исполнения обязанностей и столь вещественная польза, принесенная десятилетним путешествием Вознесенского, подвергавшего жизнь свою из любви к науке беспрерывной опасности и расстроившего свое здоровье, вынуждает… представить о заслугах его Академии на начальническое внимание…»
Вознесенский вернулся в Петербург, когда с должности консерватора ушел Шрадер. Казалось бы, за долголетнюю, плодотворную работу и большие заслуги Академии следовало бы не только просить орден, но и назначить Вознесенского консерватором. Но это простое дело в царской России оказалось невозможным. Человек, совершивший научный подвиг, сделавший то, что под силу было целой экспедиции, не мог занять место консерватора, так как он принадлежал к низшим социальным кругам. Академик А. А. Штраух, который в 80-х годах был директором Зоологического музея и который высоко ценил заслуги Вознесенского, писал, полностью соглашаясь с такими порядками, что Илье Гавриловичу «ни происхождение, ни воспитание не давали права занять классной должности…»
Горькая участь людей, трудом и жизнью своей возвеличивавших и прославлявших русскую науку, отечество, в котором они оставались пасынками!
Только настойчивые усилия Ф. Ф. Брандта и других академиков позволили добиться по «высочайшей милости» разрешения в 1852 г. зачислить И. Г. Вознесенского на действительную службу с производством в чин губернского секретаря.
Несоизмеримы были награды и «титулы» в сравнении с содеянным.
Получив действительную службу, переселившись наконец из академической каморки в небольшую квартиру, облюбованную еще накануне экспедиции, Илья Гаврилович в 1858 г. женился, но уже через три года овдовел, оставшись вдвоем с малолетней Надеждой.
Житейские невзгоды подтачивали здоровье. Не хватало средств на обучение дочери, на врачей и лекарства. В ночь с 17 на 18 мая 1871 г., успев до болезни дать нужные советы по сбору коллекций Николаю Николаевичу Миклухо-Маклаю, отправлявшемуся к островам Тихого океана, Илья Гаврилович скончался.
Из жизни ушел человек, таланту и полувековому труду которого четыре музея бывшей Кунсткамеры обязаны ценнейшими коллекциями, упрочившими авторитет русской науки. Этот человек ничего не сумел накопить лично для себя, оставив дочь без всяких средств к существованию. Судьба ее осталась неизвестной. Умер академик Брандт, последний из тех, кто благословлял Илью Гавриловича на подвижничество и подвиг. Вскоре после смерти Вознесенского забылись его дела.
Спустя много десятилетий, в годы Советской власти, благодарные потомки восстановили справедливость, воздали должное человеку, чей титанический труд в свое время превзошел «все ожидания Академии» и в нашем сегодняшнем бытии поражает грандиозностью содеянного. В бывшей Кунсткамере был выделен зал коллекций И. Г. Вознесенского. Советские этнографы посвятили ему специальный труд по этнографии Америки, на страницах научных изданий появились извлеченные из архивов его рукописи и рисунки.
Уже после смерти Ильи Гавриловича завершал на Новой Гвинее свои изыскания Николай Николаевич Миклухо-Маклай, результаты их означали триумф русской этнографии, утверждавшей передовые идеи в мировой этнографической науке.
А этнография как наука в XIX в. уже была представлена в России Этнографическим музеем Кунсткамеры и с 1845 г. — этнографическим отделением Российского географического общества.
В 1839 г. создается этнологическое общество во Франции, такие же общества возникают в Нью-Йорке (1842) и Лондоне (1843).