Видимо стесняясь постороннего, Кусумян не произнес тех слов, которые вертелись у него на языке, повернулся и вышел. В сказанном не было ничего обидного или пренебрежительного для военных летчиков. Позднее — когда я налетал энное число километров по туруханским трассам в качестве пассажира, — и до моего сознания дошла психологическая разница между реактивным и поршневым самолетами. Она заключалась в принципиальном различии скоростей, посадочных и взлетных площадок, необходимости в мирных условиях нередко рисковать во имя людей собой и своей машиной — очаровательным всепогодным северным лайнером Ан-2.
Через год мы встретились с Кусумяном на борту Ан-2, где он был вторым пилотом, а Павел Федорович Ростовцев — первым.
Так уж случилось, что у туруханских летчиков наша экспедиция (а она обычно состояла из двух-трех человек) явно числилась в любимчиках. Может быть, такое отношение объяснялось тем, что мы не могли заказать спецрейс, а терпеливо дожидались то обычного пассажирского, то почтового рейса.
Павлу Федоровичу в те далекие теперь годы было около сорока лет. Невысокого роста, поджарый, с обветренным улыбчивым лицом, чуть седеющими и уже поредевшими волосами. За плечами война и больше десяти лет летного северного стажа. Не было реки, озера, поляны во всем районе полетов, которые бы не знал Ростовцев. Павел Федорович умел заразительно смеяться, прийти вовремя на помощь молодым пилотам, причем шутя, отечески, без нравоучительных сентенций. Одним словом, он пользовался огромным человеческим авторитетом. Единственно, что могло вывести его из равновесия, — равнодушие к людям.
А как летал этот пилот! Мне несколько раз пришлось быть его пассажиром. Ан-2 спокойно преодолевал воздушные ямы, не трепыхался на встречном ветру, не плюхался с горки, когда шел на посадку, и садился так, что можно было не бояться за чемоданы и ящики, сложенные в хвосте. Никакого удальства, никакой показухи — точный расчет и мастерство. Недаром, когда наступала ответственная пора кому-то первому опробовать лед — зимой, крепок ли он уже, а по весне, крепок ли он еще для посадок, — на трассу уходил Ан-2, ведомый Ростовцевым. В таких случаях он старался обходиться без бортмеханика и летал только со вторым пилотом — все-таки полет имел определенную степень риска.
Все началось с того, что руководство Туруханского авиаотряда вняло нашей просьбе и согласилось доставить нас двоих в поселок Ратта. Этот поселок, расположенный в верховьях реки Таз, занимал особое место в жизни елогуйских кетов, с которыми мы вели работу три сезона подряд. Селькупы, жившие в Ратте и прилегающих к нему стойбищах, и кеты, жившие на реке Елогуй в поселке Келлог, когда устанавливался санный путь, съезжались на своеобразный сбор у озера Тында, лежащего на полпути от одних к другим, причем по всем уже собранным материалам эти встречи носили регулярный характер по крайней мере лет сто, если не больше. Во время встреч происходил обмен оленями и собаками, но главное — заключались браки, устанавливались длительные родственные отношения между двумя разноязыкими народами — кетами и селькупами. Кетско-селькупские браки способствовали взаимному влиянию культур, имели существенное значение для выяснения тенденций дальнейшего этнического развития как тех, так и других.
Вначале мы предполагали дождаться в Келлоге установления зимней дороги и отправиться с кетами на такую встречу к озеру Тында. План был заманчивым, но таил серьезные трудности, прежде всего финансового порядка. Для такой поездки, чтобы успеть вернуться еще в этом календарном году (тогда мы прибыли в Туруханск в августе месяце), нам надо было купить две оленьи упряжки (двое санок и восемь оленей) и нанять проводника на обратный путь, ведь нельзя же было заставить елогуйских кетов, которые у озера Тында проводят время вплоть до весны не в праздности, а в охоте, возвращаться вместе с нами. По самым грубым подсчетам, нам не хватило бы и двух смет на такую поездку. Подумав, мы решили, что, пожалуй, более важным будет не то, что мы сможем увидеть у озера Тында, а то, что мы сможем найти у раттовских селькупов как отражение результата долголетних брачных связей с кетами (кетскую культуру мы уже достаточно хорошо представляли). Следовательно, необходимо было попасть в Ратту — центральный поселок — и поработать там месяца два, объездив как можно больше стойбищ.
Чтобы не очень обременять наш бюджет, друзья авиаторы предложили вариант: мы добираемся до Келлога катером, работаем там до октября, а когда станут реки, в Келлог придет рейсовый самолет, заберет нас и сделает прыжок на реку Таз к поселку Ратта. С нас возьмут только за время перелета от Келлога до Ратты, что меньше полетного часа, да за посадку в неизвестном месте. Все будет стоить не так уж много. Вариант нас полностью устроил.
Ратта — самый отдаленный поселок Красноселькупского района. Самолеты сюда не ходили, если не случалось необходимости в санитарном рейсе. Самолеты редко прилетали и в Красноселькуп. Весной по большой воде один раз в год заходил небольшой теплоход и привозил продукты, товары. С райцентром поддерживалась радио- и телефонная связь. Если нужно было выехать туда зимой, то запрягали оленей (ехали две недели, иногда больше), а летом ходили на лодках по реке Таз.
Еще в Туруханске мы условились, что после 25 ноября дадим знать об окончании работ и будем ждать самолет. Я обещал заранее приготовить площадку — проверить лед, поставить вешки. Казалось, все обговорено и для беспокойства не было причин.
Больше месяца мы пробыли в Ратте, съездили на стойбище, пожили в зимних землянках, ходили подледно ловить рыбу. В двадцатых числах ноября уже ударили сильные морозы. Температура падала ниже 40 градусов. Когда очень сильный мороз, надо чаще проверять сеть, которая стоит подо льдом, а то может так прочно заморозить специальные лунки, что не пробьешься до воды и погубишь и сеть, и рыбу. В подледном лове есть свои особенности. Сеть опускают в воду, когда еще нет льда или когда он еще не такой толстый и можно, пробивая через короткие промежутки лунки, протащить ее с помощью палки с берега на берег. На обоих концах сети у берега ставятся толстые лесины, к ним крепятся концы сети, а вокруг лесин пробивается широкое отверстие. Когда приходишь выбирать сеть, то к одному концу привязываешь длинный кляч — веревку, а с другого конца выбираешь ее. Конечно, надо пешней пробить лед, затянувший лунки, и вычерпать его черпаком. Пойманную рыбу вынимаешь из ячеек и бросаешь на лед. Если мороз в 40 градусов, то рыба замерзает мгновенно, из такой рыбы самая вкусная строганина.
В Ратте мы подружились и с группой русских учителей, работавших в здешней средней школе-интернате. Они-то и принесли ту весть, что наша телеграмма о присылке самолета не была отправлена. С конца ноября над всем районом стояла магнитная буря, она сбивала все радиоволны и мешала наладить устойчивую связь с райцентром. Десять дней работники почты и мы вместе с ними сидели у ревущих всеми голосами космоса радиоприемников и радиопередатчиков и не могли выйти на связь ни с Красноселькупом, ни с Туруханском.
То, что творилось в атмосфере, показали разнообразные озаряющие наступившую полярную ночь сполохи — северное сияние. Зрелище было монументальным. В центре иссиня-черного неба вспыхивало огненное кольцо, от него во все стороны бежали зеленовато-белые лучи и на длительное мгновение застывали, уподобляясь куполу Исаакиевского собора. Северное сияние гасло, наступала звездная темнота, и затем вновь, но уже как горная гряда оно появлялось на небосклоне.