Столкновения с Персией (тоже, кстати, приобретавшие черты векового конфликта12) постоянно отвлекали внимание Порты от Европы, тем более что традиция, по которой крупную турецкую армию должен был возглавлять сам султан, вообще исключала ведение если не войны, то активных военных действий сразу на двух фронтах. Войны Селима I с персидским шахом Исмаилом воспрепятствовали завоеваниям турецкого султана в Европе. (Это даже побудило императора Карла V вступить в переговоры с персидским шахом о союзе против турок13.) А наступление и планы наступления в Европе Сулеймана Великолепного не раз терпели неудачу (в 1533, 1548 и 1552 гг.) из-за военных кампаний против персидского шаха Тамаспа I.
В середине XVI века упоминавшийся выше императорский посол бельгиец Бусбек писал: «Когда турки уладят свои отношения с Персией, они возьмут нас за горло, опираясь на мощь всего Востока. Насколько мы не готовы, я не решаюсь сказать». Поэтому уже начиная со времени правления папы Юлия II (1503-1513) Рим стремился нащупать пути сотрудничества с Персией, несмотря на огромные тогда препятствия, создаваемые отдаленностью этого потенциального союзника. (Время, которое уходило на доставку корреспонденции и тем более посылку дипломатов, занимало не месяцы, а годы, и не раз к моменту получения информации обстановка кардинально менялась или адресат успевал умереть.) Вслед за папой такие попытки были предприняты Венецией, а потом императором Карлом V и его братом Фердинандом.
Битва при Лепанто не имела такого решающего значения, какое ей первоначально приписывали торжествующие участники антитурецкой лиги, а нередко и последующие поколения. Турки очень быстро восполнили понесенные потери14. Правда, в 1572 и 1573 годах испанцам удалось добиться серьезных успехов в Северной Африке. Осенью 1573 года эскадра под командой дона Хуана Австрийского захватила Тунис и Бизерту. Но удержать завоеванное не хватило средств. Летом 1574 года новый турецкий флот, не уступавший по мощи тому, который участвовал в сражении при Лепанто, отвоевал Тунис и вернулся с триумфом в Константинополь15. Современникам не дано было знать, что такое торжественное возвращение стало последним в истории оттоманского флота. Да и причины тому лежали во внутренних процессах развития самой Порты, а не в отдаленных последствиях битвы при Лепанто.
По дороге на родину турецкие корабли задержались около острова Корфу, что оживило прежние опасения и страхи Венеции. Огромный турецкий флот угрожал Сицилии. В 1574 году Тунис, а в 1576-м - Марокко подпали под власть Порты. Филипп II приказал послать секретного агента в Константинополь для переговоров, о перемирии. Лишь смерть персидского шаха и концентрация внимания Порты на конфликте с Персией побудили султана согласиться в марте 1577 года на прекращение военных действий, за которым последовало формальное заключение перемирия в 1580 году. Планы установления испанского господства в Средиземном море путем победы над Портой развеялись как дым.
В 1578 году началась, как уже указывалось, новая война Турции с Персией, которая продолжалась до 1590 года и в течение этих 12 лет занимала лучшие армии Порты. Уже с середины XVI века вопрос о союзе с Персией как средстве избавления от турецкой угрозы открыто обсуждался даже в памфлетной литературе. Филипп II, присоединивший к своим владениям Португалию, старался через португальские колонии в Африке наладить более прочные связи с Персией и, по некоторым сведениям, даже посылал туда опытных пушечных мастеров. А в 1585 году среди противников Габсбургов всерьез заговорили о тайном договоре между Филиппом II и персидским шахом о разделе мира (Испании должна была достаться Европа, а шаху - Азия). Ходили слухи и о намерении шаха Аббаса (1586-1628) перейти в христианство и о том, что он якобы уже носит под верхней одеждой крест в знак уважения, которое питает к Иисусу Христу. Стратегические мотивы тесно переплетались с перспективами развития выгодной торговли, привлекавшей особый интерес английских и голландских купцов. «Персидская карта» упорно разыгрывалась как в начале XVII века, так и во время Тридцатилетней войны.
Уже с конца XV века влияние на соотношение сил в конфликте с исламом оказывал рост могущества Русского государства. Еще в большей степени сказывалось это с середины XVI века - в начале правления Ивана Грозного, присоединившего Астрахань и Казань.
Турецкий образ жизни
Туркам мало что было известно о Европе. Они иногда даже черпали сведения у… античных авторов. Столь же мало знали они европейскую историю. Бус-бек писал, что турецкие чиновники «не имеют представления о хронологии и датах и создают удивительное и хаотичное смешение из всех эпох». Впрочем, долгое время европейцы были не в лучшем положении, хотя не было недостатка В сочинениях, посвященных турецкой угрозе. Например, во Франции между 1480 и 1609 годами вышло вдвое больше книг о Турции, чем об Америке1. «Впечатление, которое производили турки на европейцев в XVI веке, различалось ОТ класса к классу и от страны к стране», - справедливо отмечает английский историк П. Коулс, автор книги «Оттоманское влияние на Европу»2.
Осуждение Оттоманской империи было далеко не единодушным. Появлялись отдельные сочинения, в которых предсказывалось, что «турецкий кайзер» поможет крестьянину и бюргеру освободиться от давящего на них тяжкого гнета. Количество благоприятных отзывов о турках в публицистике XVI века было настолько велико, что английская исследовательница в конце 60-х годов нашего века отмечала широко распространенное мнение, что султан имел, как бы теперь назвали, «пятую колонну» в Европе»3. Действительно, еще Мухаммед II посылал значительное число лазутчиков на Запад, но вряд ли в их задачу входила пропаганда «турецкого образа жизни». Это мерещилось только тем монархам (и их окружению), которые имели основания особо опасаться турецкого нашествия. Так, последний король Боснии писал Пию II, что турки стараются привлечь на свою сторону крестьян, обещая им свободу, и те настолько простодушны, что верят этим посулам.
Среди поклонников турецких нравов и законов довольно неожиданно можно обнаружить и английского короля Генриха VIII, того самого, который сначала написал «опровержение» лютеранской ереси и получил от папы титул «защитника веры», а через несколько лет начал проводить Реформацию в Англии и казнил Томаса Мора за неповиновение королевской воле. Того самого короля, который был известен своими шестью женами (двух из них он отправил на эшафот) и фабрикацией процессов о государственной измене. Генрих послал даже своих представителей изучать законодательство Сулеймана Великолепного и практическую деятельность турецкой юстиции… (Отметим между прочим, что трактаты, идеализирующие Оттоманскую империю, являлись и показателем того, как прокладывала себе дорогу мысль о необходимости рассмотрения государства в качестве чисто земного учреждения, не нуждающегося в религиозной санкции, и оценкой его вне связи с исповедуемой им религией или тем более вне его отношения к религии других стран.)
На иностранных наблюдателей производили впечатление многие особенности турецкой административной машины: вызывала удивление «Школа» султана, которая готовила чиновников для управления покоренными странами и учеников в которую набирали из жителей этих стран. Особенно поражало, что турки не придавали большого значения знатности происхождения, что высшие сановники юридически являлись рабами султана и что имущество этих лиц (иногда огромное) после их смерти возвращалось в казну падишаха. Верхушка оттоманской администрации, по сути дела, не была турецкой. В нее входили принявшие ислам люди разных национальностей, потомки захваченных в плен и проданных в рабство людей из многих соседних стран, янычар, ряды которых, как уже было отмечено, до XVII века пополнялись преимущественно за счет христианских детей, насильственно отбираемых у родителей. Доктор Кавел, входивший в состав английского посольства в Константинополе, писал о султане Мустафе II (1695-1703): «У него совершенно русское лицо.., его мать была русской, а его отец -русского происхождения». Французский дипломат Филипп дю Фран-Канайе писал в 1573 году в своем «Путешествии в Левант»: «Султан… управляет многими народами, совсем различными по религии и нравам, таким образом, что кажется, будто его империя является совершенно единодушной». А знаменитый политический мыслитель Жан Боден в «Шести книгах республики» (1576 г.) восторженно отзывался о веротерпимости султана и добавлял: «Более того, даже в его серале в Пере он разрешает исповедовать различные религии - еврейскую, христианско-римскую, христианско-греческую и ислам…»