О том, что Баркер был правительственным шпионом, косвенно говорит тот факт, что в руки властей попали едва ли не все письма, которыми обменивались Норфолк И шотландская королева. Баркер доставил Норфолку по поручению Лесли присланные из-за границы письма Ридольфи и даже послание папы Пия V, добытое, конечно, тем же ловким флорентийцем. Норфолк не отрицал ни встречи с итальянцем, устроенной Баркером, ни получения писем от Ридольфи и Пия V, но придавал всем этим эпизодам совсем иной, смысл. С банкиром Ридольфи он беседовал в течение часа, но по чисто денежным делам, а вовсе не о заговоре и плане вторжения испанских войск. Инструкции, которые от него получил итальянец, были такого же рода. Баркер утверждал, что было не одно, а два свидания герцога с итальянцем. Норфолк отрицал это и заявил, что он был крайне разгневан, узнав, что Баркер по наущению Ридольфи и прикрываясь именем герцога установил связь с испанским послом Деспесом. Быть может, здесь Норфолк приблизился к главному «нерву» сложной игры лорда Берли. Далее, говоря о принесенном Баркером расшифрованном письме Пия V, Норфолк замерил, что из него следовало, будто это - ответ на письмо, которое герцог и не думал посылать и которое, следовательно, было подделано и послано от его имени. Нельзя исключить того, что Норфолк здесь не лгал и снова при близился к пониманию механизма направленной против него интриги. Наконец, когда ему много раз повторили, что против него имеются совпадающие показания лиц, находящихся в заключении и не имевших возможности согласовать свои признания, герцог ответил: «Они не согласовали свои признания, направленные против меня, однако один сообщил их другому, и так эти сведения переходили у них от одного к другому».
Норфолк не отрицал и получение от Баркера расшифрованного письма Ридольфи - письма к «40». Однако, по утверждению герцога, в нем речь шла о денежной помощи, которую Альба был готов оказать Марии Стюарт. На замечание прокурора, что два свидетеля - Баркер и епископ Росский - независимо друг от друга подтвердили изменническое содержание письма, Норфолк резонно возразил, что тот же Баркер и Кэтберт, секретарь епископа Лесли, которому удалось бежать во Францию, могли, зная шифр, написать, что им вздумается. Прокурор допытывался, почему Ридольфи вообще писал герцогу. Обвиняемый возразил, что это ему неизвестно: он получал от Баркера лишь расшифрованный текст и не видел самого письма. Норфолка упрекали, что он добровольно ничего не сообщил властям. А было ли ему что сообщить? Не стоит множить примеры, демонстрирующие, что главные доказательства, которые были представлены обвинением, допускают возможность по меньшей мере двоякого толкования и, следовательно, вовсе не являются доказательствами в собственном смысле слова. Добавим лишь, что то же можно сказать и о доводах Эдвардса! Известный английский историк и экономист начала XIX века Д. Чомерс писал в книге «Жизнь Марии, королевы Шотландии», что Норфолк «признался во многом и отрицал немногое». Но это произошло не сразу. Норфолк на каждой стадии следствия отрицал все, что только можно было отрицать. На последнем этапе он отрицал то, что нельзя было подтвердить документами, - содержание его секретных бесед с Ридольфи, - ив этом нашел союзника в лице историка-иезуита.
Сам процесс над Норфолком велся с явным пристрастием, нарушением законных норм, как, впрочем, и большинство других политических процессов той эпохи, целью которых было скорее устранение противника, а не выяснение доказанности инкриминируемых ему действий. Судей, которые должны были быть пэрами Англии, тщательно отобрали из числа врагов герцога, могущих выиграть от его гибели. Обвиняемому не дали времени подготовиться к защите, лишили - вопреки прецедентам - права пригласить адвоката. Показания главных свидетелей были вырваны пыткой или угрозой пытки. Елизавета разрешила подвергнуть пытке Баркера и Хикфорда. Для публики была издана специальная Декларация, оправдывавшая действия королевской комиссии, которая проводила следствие. В Декла-рации указывалось, что пытали только лиц, заведомо совершивших преступные деяния и не желавших сознать ся, что «королевские слуги, тюремщики, обязанностью и занятием которых является управление дыбой, даже получили особое указание от тех, кто присутствовал на допросах, использовать ее настолько милосердно, насколь-ко это возможно». Однако ряд протоколов следствия был явно подделан, допросы велись так, чтобы совершенно за-аскировать возможную полицейскую провокацию. Стараясь ли Берли и его подчиненные (некоторые из них не могли не догадываться о возможности провокации) «для потомства», как считает Эдвардс? Ведь могли быть и более веские, с точки зрения лорда Берли, причины. Суд над Норфолком состоялся 16 января. Казнь была назначена на 8 февраля 1572 г., но в последний момент перенесена по указанию королевы на 28 февраля, а потом еще раз - на 12 апреля. Елизавета явно колебалась и, быть может, была готова ограничиться приговором к пожизненному тюремному заключению, хотя за казнь Норфолка горячо ратовал собравшийся весной 1572 года парламент. Решение о казни было окончательно принято в конце мая. 2 июня, стоя на эшафоте, Норфолк в предсмертной речи снова отрицал то, что он давал согласие на мятеж, на вторжение испанцев, отверг «папу и его религию».
Английская дипломатия максимально использовала раскрытие «заговора Ридольфи», чтобы ослабить поддержку Марии Стюарт парижским двором, представив ее союзницей Испании. Но так и должно было быть вне зависимости от того, какой в действительности была подоплека «заговора Ридольфи». Сам итальянец потом неоднократно ходатайствовал о возмещении убытков, понесенных им ради святой церкви. Папа Григорий XIII отказал ему, а через три десятилетия точно так же поступил английский король Яков I, сын Марии Стюарт. Флорентиец неоднократно выполнял дипломатические поручения своего государя, великого герцога Тосканского, был его послом в Риме, Мадриде и Лиссабоне.
Подводя итоги, можно сказать, что нет ни одного факта, который прямо бы указал, что Ридольфи был шпионом лорда Берли, а не искренним, хотя и опрометчиво поступавшим, агентом католической церкви. О провокаторской деятельности Ридольфи свидетельствует совокупность косвенных доказательств, хотя каждый его поступок допускает различные истолкования. Несомненно, он снабжал доверившихся ему лиц заведомо ложной информацией - например, о готовности герцога Альбы немедля послать войска на помощь восставшим английским католикам. Зачем было Ридольфи уверять Пия V и Филиппа II, что герцог Норфолк, живший и умерший протестантом, в действительности тайный католик? Эти и другие подобные утверждения Ридольфи явно вредили тем, в чьих интересах якобы действовал итальянский банкир. Между тем флорентиец, как доказывают его успехи в торговых предприятиях, был опытным дельцом, и подобного рода нелепые поступки вряд ли могли быть следствием простого недомыслия. Слабым пунктом в концепции Эдвардса является объяснение мотивов поведения Ридольфи. Арестованный в Англии итальянец мог под угрозой пытки дать какие угодно обязательства служить Берли. Но какой смысл было ему соблюдать эти обещания, рискуя навлечь на себя месть папы и испанского короля? Эдварде считал, что риск был не велик, а мотивом Являлись деньги, которые следовало получить Ридольфи от английских должников,- 3,5 тыс. фунтов стерлингов (очень большая сумма по тем временам!) - и которые иначе конфисковали бы власти. В случае смерти Елизаветы и вступления на престол шотландского короля Якова перед флорентийским банкиром тоже открывались благоприятные возможности. Удайся заговор - Ридольфи не остался бы в накладе. Безотносительно к концепции Эдвардса о факте переговоров шотландской королевы с Альбой неопровержимо свидетельствуют бумаги, захваченные еще в апреле 1571 года у сторонников Марии Стюарт после взятия ее врагами замка Думбартон. Историк-иезуит, пытаясь доказать свой тезис, стремится затушевать тождество планов Ридольфи интересам Марии Стюарт и Норфолка. Известно, что Сесил, как и сама Елизавета, в 1571 году считал, что цели английской политики могут быть достигнуты без от-, крытой военной конфронтации с Испанией, на чем настаивали позднее Лейстер и Уолсингем8. Не могла ли организация «заговора Ридольфи» привести к такой конфронтации, активизировать и Альбу, и Филиппа II, способствовать сближению Франции с Испанией? Сесил, если он спровоцировал заговор, не мог не задавать себе подобного вопроса. Историку-иезуиту удалось поставить под сомнение традиционную интерпретацию «заговора Ридольфи». Большинство специалистов продолжают придерживаться официальной версии, признавая, однако, что Ридольфи Убыл безответственным болтуном, каким его и считали Филипп II и герцог Альба, не придавая значения обещаниям и проектам флорентийца9. Можно согласиться с одним из новейших исследователей, который, не называя Эдвардса по имени, писал, что утверждение католического историка; будто Ридольфи был орудием Сесила, «остается и, видимо, останется недоказанным»10.