Американский историк Нэсбаум, говоря о крупных переменах, происшедших в Европе за четверть века (1660-1685 гг.), писал, что ни в один период европейской истории ни одно еще поколение не было столь непохоже на предшествующие поколения в отношении к собственному будущему14. В это время были созданы или получили европейское признание труды и исследования Декарта и Паскаля, Спинозы и Ньютона, Бойля и Хука, Левенгука и Ньюгенса и многих других философов, математиков, естествоиспытателей. Именно от этих десятилетий берут начало бурное развитие естественных наук, создание академий в Париже, Лондоне и позднее в других столицах и городах; с 1665 года стало выходить первое ежемесячное научное издание - парижский «Журнал ученых». В эти же годы налаживаются систематическое общение ученых разных стран, быстрое распространение в Европе новых открытий и идей во многих областях науки и ее практического применения.
В английской и американской историографии идет оживленный спор о возможности установить прямую причинную связь между протестантизмом (особенно пуританизмом) и этой научной революцией15. В ходе этих споров отмечалось, что в XVI и первой половине XVII века католический лагерь (в том числе иезуиты) способствовал или по крайней мере не ставил помехи прогрессу в некоторых областях знания, когда это не препятствовало его интересам. Знаменитый астроном Кеплер опирался на астрономические наблюдения, проделанные иезуитами в разных странах, а один из членов «Общества Иисуса» даже опубликовал открытия Галилея в переводе на китайский язык в Пекине…16 Однако во второй половине XVII века в лондонском Королевском обществе, которое стало олицетворением «научной революции», торжествует уже принцип отказа от споров по религиозным вопросам17. «Научную революцию» отделяют полтора столетия от Ренессанса, когда подобные тенденции впервые проявили себя, но потом получили лишь очень замедленное развитие - если не попятное движение - опять-таки на время векового конфликта. Конечно, решающим толчком здесь послужили социальные перемены в результате первых буржуазных революций. Все же надо учитывать, что и в Голландии, ранее других проделавшей свою революцию, благоприятные условия сложились лишь после окончания векового конфликта, как и во Франции, несмотря на то что Фронда не переросла в буржуазную революцию. Этих условий еще долго недоставало в странах, которые входили в консервативный лагерь до самого конца конфликта или которые длительное время являлись полем этого конфликта.
Секуляризация науки сказалась и на развитии политической мысли. Примерно до середины XVII века явно преобладало отождествление интересов государства с интересами государя, помазанника божьего (это сохранялось отчасти и много позднее). Конечно, предполагалось, что долг справедливого монарха - заботиться о благе своих подданных, однако их совокупность нередко составляла не одно, а несколько владений - государств. Часть из них терялась или приобреталась во время войн без того, чтобы в этом видели потери или приобретения для каждого из оставшихся владений. Нередко переход таких владений под власть другого государя, будь то вследствие войн Или династических браков, тоже не считался ущемлением интересов этих владений, если при этом сохранились старое законодательство и местная администрация. !По мере складывания национальных государств и централизованных абсолютистских монархий возникла другая тенденция, резко усилившаяся после английской революции середины XVII века, причем далеко не только в Англии. Интересы государя уже не полагаются тождественными интересам государства. Для XVIII века характерно уже разграничение чисто династических и государственных интересов в собственном смысле слова, причем первые признавались, по существу, лишь в той мере, в какой они соответствовали вторым.
Наряду с освобождением от религиозных покровов понятия «государство» нечто аналогичное происходит и с понятием «Европа». Исследователи установили достаточно точно период, когда в западном политическом лексиконе термин «Европа» как некое целое полностью вытеснил прежние понятия «христианский мир», «христианство»,- это время между 1680 и 1715 годами. Если ранее единичные упоминания о Европе в таком смысле можно обнаружить как редкое исключение, то с конца XVII века это понятие становится настолько обиходным, что редкий дипломатический документ обходится без его использования.
«Европейская идея» сразу же использовалась во многих целях сторонниками гегемонии той или иной державы, объявлявшейся ими защитницей и воплощением единства континента. Вместе с тем «европейская идея» использовалась для «отлучения» отдельных стран от Европы - в переходные эпохи это были страны с новым общественным и политическим строем. Интересы Европы становятся постоянным предлогом для обоснования самых различных, нередко противоположных по своим целям дипломатических и военных мероприятий. Так, текст союзного договора между Людовиком XIV и его внуком Филиппом V (возведенным в 1701 г., вопреки прежним обязательствам короля Солнца, на испанский престол) включал следующую декларацию: «Ничто не может отныне более способствовать поддержанию спокойствия в Европе, чем этот союз». Державы во главе с Великобританией, начавшие войну с целью не допустить фактического объединения французской и испанской монархий, зафиксированного договором 1701 года, заключили союз. В подписанном ими договоре он определялся как «наиболее прочное основание мира и спокойствия в Европе»18.
Еще ранее, через несколько месяцев после «славной революции» в Англии, 19 апреля 1689 г., палата общин формально осудила французский план «уничтожения свободы Европы»19. Европа при этом была словом, призванным маскировать религиозные различия между врагами Франции - протестантскими Англией и Голландией - и их католическими союзниками - прежде всего императором «Священной Римской империи германской нации», то есть австрийской ветвью династии Габсбургов, которые до 1700 года занимали и испанский престол. Напротив, Людовик XIV и изгнанный в результате «славной революции» Яков II Стюарт, которому Франция предоставила убежище и продолжала признавать английским королем, предпочитали, когда это было выгодно, оперировать понятием «христианский мир». Характерно, что, руководствуясь идеей христианского мира, европейские государства вплоть до последней трети XVII века, объявляя войну, неизменно ссылались в оправдание на отстаивание тех или иных своих прав.
Утрехтский мирный договор (1713 г.) был последним, в котором содержалось упоминание о Respublica Christiana, и там впервые указывалось, что его целью является поддержание баланса сил в Европе20. При этом если первоначально ударение делалось на единстве континента, то позднее, примерно со второй трети XVII века, акцент был перенесен на независимость составляющих ее отдельных государств. У Г. Гроция и его последователей это представление стало отправным пунктом их концепций международного права, а историки начали излагать прошлое Европы как сумму переплетающихся историй отдельных стран. Самую идею баланса сил еще Сюлли и его современники ставили на службу идее европейского единства. А через 70-80 лет у Пенна, Беллерса, Лейбница и аббата Сен-Пьера важной, если не главной, целью выступает задача наилучшего обеспечения особых интересов каждого из государств, составляющих эту общность. Эта эволюция тем более характерна, что она отчетливо проявляется у авторов, подобных перечисленным выше, которые, озабоченные планами утверждения мира и создания федерации государств, в целом должны были придавать большее значение идее европейского единства.