Алексей невольно поразился чудовищной предусмотрительности инженеров, придумавших и изготовивших этот погребальный помост. И в тот же миг, глядя на вовсю бушующие у земли огненные языки почти двухметровой высоты и на поджариваемые в них трупы, которые попеременно вздрагивали и лопались от дьявольского пламени, он с ужасом сообразил, что не сумеет преодолеть эту огненную стену и добраться до площадки, где в подлом одиночестве будет умирать его возлюбленная. А раз так — то она никогда не узнает, что он вовсе не предал её и был с нею рядом в последний и самый страшный миг, когда вколотые в кровь наркотики смогут перестать действовать и тогда весь ужас происходящего выплеснется наружу и разорвёт сердце!
Не успев найти ответ на эту оглушающую мысль, Алексей сорвался с места и со всех ног бросился бежать. Но лишь спустя несколько мгновений, преодолевая тяжесть от преодолеваемой преграды и чувствуя, как по щеке течёт кровь от раны, прочерченной острыми шипами боярышника, он осознал, что рвётся не к пылающему помосту, а почему-то вглубь чащи. «Что со мной? Неужели я спасаю шкуру? Надо немедленно вернуться назад!» — выстрелило в его голове.
Он остановился, чтобы подчинить вышедшее из повиновения тело импульсу ясной и сознательной воли, как вдруг его взгляд упал на поблескивающий за ветками хромированный бок газовой бочки.
В следующий же миг он был рядом с ней, и дрожащими от перенапряжения руками, сдирая с ладоней целые лоскуты кожи, вгонял в землю тугой газовый вентиль, от которого уходил в траву затянутый в стальную сетку шланг.
Результат от прекращения подачи газа не замедлил сказаться — было заметно, как огонь на эшафоте погас, на поляне послышались шум и громкие голоса, и вскоре он увидел из-за деревьев, как в его направлении быстрым шагом двинулись несколько человек.
Воспользовавшись тем, что из-под луча прожектора он вряд ли мог быть обнаружен, Алексей бесшумно переместился на несколько метров в сторону, и когда те приблизились к газовой установке — вырвался из лесной тени. Уже через считанные секунды он очумело взбирался по раскаленным стальным ступеням наверх башни. Не имея возможности задержать дыхание и превозмогая убийственно-сладкий запах горелой плоти, он бросился к замершей в оцепенении Марии и первым же делом разомкнул её пальцы, буквально врезавшиеся в парапет. Сразу стало ясно, что Мария пребывает в состоянии полубессознательном и потому не может идти сама. Ухватив за плечи и талию, он стремительно поволок её вниз. Оказавшись на земле, он попытался поднять Марию на руки, чтобы так добежать до леса, — однако оценив, что сил для этого не хватает, молниеносно опустил её животом на землю, забросил её левую руку за плечо, затащил на спину и, глубоко вдохнув по-прежнему мерзкий воздух, устремился к лесу.
Алексею показалось, что спасительные пятьдесят метров, отделявшие его от лесной опушки, он преодолевает целую вечность. Приготовившись ко всему — от преследования и до выстрелов — он двигался, как заведённый механизм, имея перед глазами лишь одну цель — чернеющий под серебрящимися стволами буков плотный колючий боярышник.
Пробивая головой и плечами проход в его густой заросли, он не имел возможности убедиться, что первый этап побега успешно завершён. Наоборот, насколько это было возможным, он пытался продвигаться быстрей, используя остатки своей скорости для того, чтобы запутывать след, смещаясь то в одну, то в другую сторону.
Правда, спустя минут десять или пятнадцать Алексей понял, что силы заканчиваются и что уже через несколько мгновений он более не сможет идти.
Тогда, на короткое время оставив Марию одну, он налегке пробежался вдоль берегового обрыва, уже вполне освещённого встающим солнцем, где присмотрел узкую расщелину, когда-то промытую в глинистом грунте дождевым потоком. Совсем рядом лежала поваленная ветром или грунтовым оползнем небольшая ель, которая идеально годилась для маскировки. Перетащив ёлку в нужное место и забросав следы листьями и старым буреломом, он вернулся к Марии и перенёс её в это импровизированное укрытие.
Она по-прежнему находилась в состоянии полусна, не могла разговаривать, а в ответ на любые его слова лишь тихо стонала.
Маскировка оказалась не напрасной — вскоре в отдалении Алексей услышал приглушённые голоса и треск старых сучьев под ногами. К счастью, голоса не стали приближаться, а спустя какое-то время продолжили звучать с убывающей силой, свидетельствуя о возвращении назад тех, кто его искал. Алексей подумал, что второе счастье состоит в том, что собак, способных взять след, на «срамную ночь» никто не догадался прихватить. Третьим же счастьем должно было стать только полное вызволение себя из этого омута.