-- Да, умрут. Умрут тихо и мирно, умрут своей смертью в отведённый природой срок. Но я не вижу в этом ничего дурного и несправедливого. Мне, признаюсь, тоже по-человечески жаль этих старомодных и не желающих меняться людей. Но для большинства из них этот выбор -- на их совести.
-- Боюсь, что с этими старомодными людьми умрёт и старая добрая Европа, которую мы с вами было вознамерились спасать! -- воскликнула Мария, которую речь Каплицкого, судя по всему, задела, раздосадовала и даже в чём-то оскорбила.
-- Нет. Ещё раз повторяю -- старый, традиционный путь эволюции завёл общество в тупик. Персональное развитие в обустроенной среде убило в людях волю и теперь превращает их, извините, в обыкновенных социализированных животных. А мы -- мы пробуждаем в людях струны древней воли и возрождаем для новой жизни.
Алексей поднял глаза и посмотрел на Каплицкого с определённым недоверием.
-- Но как вам удаётся усиливать в людях волю, если вы вычищаете самосознание?
-- Элементарно! Убивая эгоизм в самом широком смысле, мы восстанавливаем в людях разорванное единство с природой. То, что природа, весь окружающий нас бесконечный мир обладают имманентной волей, со времён Лейбница и Шеллинга ни для кого не секрет. А в огромном волевом потоке природы присутствует и немалая доля, предназначенная специально для людей. В древности люди умели припадать к этому источнику, черпая из него силу и веру в предстоящие свершения. Кстати, ваш русский учёный Лев Гумилёв во второй половине XX века переоткрыл данный феномен, назвав его, если я не ошибаюсь, пассионарностью. Но он ошибочно полагал, что воля, сообщаемая человеческим сообществам природой, затухает подобно колебаниям маятника. А вот одно из свежих открытий, на которое мы опираемся в своей работе, состоит как раз в том, что мы нашли способ волю не просто восстанавливать, но и усиливать, переводить на новый энергетический потенциал! Вы же понимаете, Алексей, что это означает!
-- Понимаю... Но даже не знаю, что и ответить. Честно говоря, я не думал, что философские изыскания могут получить в жизни подобное развитие.
-- Не обижайтесь, герр Алексей, но немецкая философия тем и отличается от русской, что изначально была ориентирована на практические вещи. Если вы готовы веками рассуждать о непостижимом Боге, то мы строго и системно анализируем инструменты, с помощью которых Бог управляет миром, и если необходимо, то создаем такие же собственными руками. Кстати, если я потревожил ваши религиозные чувства, прошу меня простить.
-- Я далёк от религии, -- ответил Алексей с искренним спокойствием.
-- О, это совсем не похоже на сегодняшних русских! Я ничего не имею против религии, однако твёрдо знаю, что религиозность мешает понимать вещи такими, какими они есть на самом деле. Ну а вы, Мария, -- наверное, не пожелаете быть столь категоричной? Я угадал?
-- Да, угадали. Я в церковь не хожу, но Бог для меня -- не пустое место и не объект, с которого можно смерить мерку. И вообще, Гельмут, если честно, -- мне очень не нравится вся эта затея.
-- Чем же именно не нравится? Назовите причины!
-- Не могу пока назвать. Не знаю. Просто не нравится, и всё.
-- Понимаю вас. Всё новое выглядит необычным и может испугать. Но мы же все прекрасно понимаем, -- с этими словами он простёр руку в направлении колышущегося внизу людского моря, -- что такие вот процессы невозможно ни выдумать, ни остановить. Бороться с ними также бессмысленно. Поэтому примите происходящее таким, каким оно есть.
Мария не стала ничего отвечать, и разговор сам по себе прекратился. Все молча смотрели вниз, где освещённое склоняющимся солнцем продолжалось движение многих десятков тысяч человек. Наблюдая за ним, становилось понятно, что Гельмут нисколько не преувеличивал. Словно подчинённое некой единой воле, это человеческое перемещение начинало представать прообразом какого-то непостижимого разумного существа, тайна рождения которого, возможно, открывается здесь и сейчас.
"Или это всё бред, спектакль, который разыгрывают перед неофитами?" -- подумал Алексей и тотчас же осмотрелся по сторонам, рассчитывая увидеть где-либо в отдалении группы подобных им зрителей, для вдохновения которых это представление могло быть устроено. Однако кого-либо ещё, кто бы мог, как они, праздно наблюдать за происходящим, не имелось. Гребень склона с идеальным обзором был безлюден, и они оставались единственными, кто стоял на нём.
-- Что ж! -- прервал тогда затянувшуюся паузу Алексей. -- Думаю, что для того, чтобы разобраться во всём этом получше, нам следует спуститься вниз и побывать там. Это возможно, Гельмут?
-- Да, конечно. Я лишь не хотел бы, чтобы вы шли туда одни. Лучше -- со мной. К тому же -- уже семь часов вечера. Если мы хотим застать самое интересное и захватывающее -- то нам пора!