Придя домой, он ещё некоторое время пребывал в блаженном веселье, а потом радость незаметно притупилась, ослабела, подступило уныние, засасывавшее в трясину депрессии.
Вяльцев осознал, какая пропасть – денежная, социальная – зияет между ним и Виктором. Учившиеся в одной группе, сидевшие в одних аудиториях и сдававшие одни экзамены (и получившие одни дипломы), они теперь находились так далеко друг от друга на жизненной шкале, что осознавать это неравенство Вяльцеву было очень тягостно. Причём особую горечь вызывал не успех Грузинова – успех, хочется думать, не такой уж и грандиозный, – нет, горько Вяльцеву было от собственной неудачи. «Я хочу прожить жизнь так, чтобы потом не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы», – заявлял молодой Кинчев, один из рок-кумиров школьника Андрея Вяльцева. И тогда для счастья нужно было просто жить, вовсе ни к чему не стремясь. А потом наступила обманчивая пора якобы бесконечной, якобы вечно длящейся молодости, когда вообще казалось, что «бесцельно прожитые годы» – это с другими, это точно не с нами, потому что мы юные, потому что у нас такой запас жизненных сил, что даже регулярные студенческие попойки не скинут нас с копыт. И хотя Андрей за всё время учёбы в вузе напивался всего два-три раза, но вполне разделял общее отношение к жизни: молодость – вот она! А «бесцельно прожитые годы» – это вообще что такое? А у нас ещё столько лет впереди, живи да живи, всё успеем, можно никуда не спешить.
Молодость закончилась как-то неприметно – никакой разделительной черты. Так что было не ясно, всё ли ещё впереди – или чего-то уже никогда не вернуть? Но вроде бы не происходило ничего непоправимого, жизнь тянулась, пусть уже и не такая насыщенная, как раньше. Впрочем, иногда чего-то недоставало, чего-то, что уже имелось у других: денег, машины, отдыха в Турции. Однажды на школьной линейке стало невыносимо тошно от песенки Шаинского. Тогда-то и раскрылся смысл слов «мучительно больно за бесцельно прожитые годы», такой невыносимо замогильный смысл, что и меломану Кинчеву, пожалуй, невдомёк было.
Не имея возможности съездить в Версаль или в Рим, Вяльцев всё-таки кое-где побывал: объехал Золотое кольцо, несколько раз посещал Питер и окружающие его дворцово-парковые городки-резиденции. Убеждал себя, что раз в советское время, при закрытой границе, граждане путешествовали так, по Союзу, то и ему, Вяльцеву, грех на судьбу жаловаться. Вон, ходят толпами японцы да немцы, издалека приехали нашими достопримечательностями полюбоваться. А ему для этого даже из страны выезжать не нужно. Ладно уж, проживём без Лувра и Колизея.
А время уходило, ровно и неприметно. Как-то так получилось, что семьи Вяльцев не создал, жил один в квартире, оставшейся от рано умерших родителей. Из школы, куда после вуза устроился работать, пока ничего лучше не подыщется, так и не ушёл: тоже как-то так получилось. У него всё в жизни «как-то так получалось». И всё выходило не так, как хотелось бы. Хотя уже ничего особо и не хотелось.
И вот, вспоминая встречу с Грузиновым и бессильно завидуя ему, Вяльцев понял, что когда-то что-то сделал неправильно – или не сделал вообще. Что пошёл по неверному пути и, слишком рано став Андреем Александровичем благодаря учительскому статусу, так ничего толком и не добился. Вместе с молодостью минуло время возможностей, которые, если они не появлялись сами, требовалось выискивать, выискивать, выискивать. Добывать из-под земли, а если нужно – то и из-под асфальта. Добиваться всего самому. Преодолевать трудности, преодолевать себя – самую главную трудность. Нужно было!.. Нужно было… А теперь!.. А теперь…
Вяльцев ещё раз подумал о Грузинове, о преуспевшем Викторе Грузинове – и горло сдавил спазм. Выть, рыдать, реветь! Но Вяльцев лишь горько заскулил, подавленный осознанием собственной слабости.
…Вдруг мелькнула мысль: «Виктор же интересовался, не собираюсь ли я уходить из школы!» Он наверняка – по старой памяти – хочет предложить какую-нибудь работу. «Конечно, как только я сразу об этом не догадался, раззява! Надо было хвататься за подвернувшуюся возможность, а я, дуралей, прозевал, прозевал!» В бешенстве Вяльцев стукнул себя кулаками по коленям. Всё, всё у него наперекосяк! И работа, и жизнь, и… и всё остальное!..
Включив компьютер, он написал письмо Грузинову. Сердечно поблагодарил, предложил встретиться ещё раз. Хотел было уже отправить, но в последнюю секунду понял двусмысленность послания: выходило, что ему хочется ещё раз отобедать за счёт приятеля. Дописав: «P.S. В ЭТОТ РАЗ ПЛАТИТЬ БУДУ Я», он подумал ещё с минуту, перечитал всё так внимательно, как дипломат читает иное донесение, от которого зависит вся его карьера, и наконец отправил письмо, шепча: «Только бы не сорвалось… Только бы не сорвалось… Хоть раз в жизни… Только бы получилось…»