Ему вспомнилось детство, вспомнилось, как часто он играл с друзьями за домом, и мимо них ходила женщина с полными сумками. Она работала в школьной столовой, а жила в дальнем подъезде, но шла с работы не коротким путём, а делала небольшой крюк. Дети не обращали ни на неё, ни на сумки никакого внимания, потому что это не мешало их играм. Лишь позднее, уже став учителем, Вяльцев однажды вспомнил про неё, и стало ясно, почему она возвращалась с работы кружным путём: чтобы сидевшие у подъездов жильцы не видели сумок с продуктами, которые она не покупала в магазине, а таскала из школы. И он, советский школьник, и все его друзья и одноклассники годами получали в столовой чуть уменьшенные порции, а эта труженица и её товарки годами – даже не воровали – уворовывали. И Вяльцев снова усмехнулся: «Стоило разрушать СССР, если всё равно ничего не изменилось…»
И вдруг он решил испытать судьбу. Да, испытать, бросить судьбе вызов. Он подошёл к раздаче и попросил ещё кусок запеканки. «Понравилось?» – расплылась в улыбке одна из поваровок. «Нет», – беря тарелку, бросил Вяльцев, так что у поваровки физиономия стала такой, будто её поймали с поличным за дележом того самого изюма.
А Вяльцев вернулся к столу и принялся за вторую порцию. Он втыкал вилку в запеканку так, словно пытался причинить ей боль; челюсти работали с аллигаторским проворством. Вяльцев даже перестал понимать, хочет ли он, чтобы попалась хоть одна изюмина, или наоборот. Он просто поглощал запеканку, исступлённо, остервенело, пытаясь что-то кому-то доказать, но не разбирая, что и кому. Наконец, разжевав последний кусочек, он кинул вилку и ругнулся: «Ворьё-поварьё». Хотелось бить посуду, орать и швыряться стульями. Хотелось устроить скандал, но Вяльцев, бережно взяв поднос, встал и направился к окну судомойки.
Когда он вышел из столовой, в кармане завозился смартфон. Звонила мать Серёжи Тосина, ученика из его класса. Вяльцев сделал глубокий вдох, задержал дыхание, досчитал до пяти и принял звонок.
– Алло.
– Здравствуйте, Андрей Александрович, – голос звонившей казался тревожным и суетливым.
– Здравствуйте.
– Скажите, Серёжа сегодня был в школе?
– Не знаю, у меня сегодня не было уроков в моём классе. А что случилось? – Вяльцев не был уверен, стоит ли переходить к сочувственным интонациям, поэтому вопрос прозвучал несколько отрешённо.
– Он до сих пор не пришёл домой после школы, дозвониться до него мы не можем, он мобильник выключил, мы звонили ребятам, они сказали, что его сегодня в школе не было, – протараторила мать Серёжи.
– Он мог куда-нибудь зайти, – всё ещё отрешённо ответил Вяльцев.
– Но у него мобильник выключен, мы дозвониться не можем.
– У меня сегодня не было уроков в моём классе, – ещё раз сказал Вяльцев. – Я спрошу у наших учителей, был ли он в школе, и перезвоню вам.
Не дожидаясь ответа, Вяльцев завершил звонок и со вздохом направился к доске со школьным расписанием. Классное руководство безмерно тяготило его. Денег доплачивали очень мало, зато ответственность и нагрузка возрастали существенно. Одни только внешкольные мероприятия чего стоили. И родители учеников постоянно названивали: то снимите с питания – ребёнок заболел; то поставьте на питание – ребёнок выздоровел; то узнать что-то архиважное; то сообщить что-то архиважное; то ещё какая-нибудь глупость. Теперь вот Тосин срулил куда-то после школы, а ему, Вяльцеву, покоя не дают. Не работа – мученье.
Быстро найдя нужную клетку в таблице расписания, Вяльцев чуть улыбнулся: последним уроком в его классе сегодня была физика. Что ж, это был повод заглянуть к Реповой. Настроение как будто улучшилось, и учитель, окончательно позабыв про запеканку без изюма, бодро направился к лестнице.