– Не волнуйся. Это – как совет профилактики. Ничего страшного. Главное: держи себя в руках, – и протянул ученику руку для пожатия. Тот, несколько озадаченный, вложил в ладонь учителя свою, и Вяльцев крепко пожал её, слегка тряхнув: – Будь мужчиной.
– Постараюсь, – покраснев, ответил Серёжа.
Вскоре дверь открылась, и из кабинета стали выходить: соцпедагог Тамара Васильевна, явно озадаченная; Репова, бледная и подавленная; Кулаков и Ермолаев, пунцовые, пристыженно опустившие головы; их родители, с серыми лицами и поджатыми губами. «Пытали их там, что ли…» – с недобрым предчувствием подумал Вяльцев.
– Влепили штраф, – шепнула Вяльцеву Тамара Васильевна.
– Штраф? – удивился тот. – Вот так сразу?..
– Сама в шоке… Там какой-то полицейский остолоп в комиссии. Раньше была женщина-инспектор, нормальная такая, понимающая. А тут какого-то нового прислали, вот он и… А остальные все смолчали, никто не вступился…
Несмотря на все мыслимые и немыслимые старания старушки, дело не возбудили, и школьники, ранее не отличавшиеся на поприще хулиганства, на КДН вправе были рассчитывать на предупреждение – первое предупреждение. Штраф же оказался слишком суровой карой.
Вяльцев хотел возмутиться и выразить сочувствие одной фразой и начал было подбирать её, но последовало приглашение в кабинет, где приступали к разбору дела Тосина. В неуютном помещении с бюрократически-унылой обстановкой, за длинным общим столом, составленным из нескольких обычных, сидело с десяток невзрачных людей. Инспектор был в мундире; определить профессии остальных по их внешнему виду было невозможно. Вяльцев знал, что в комиссию обычно входят психолог, нарколог, психиатр, представитель РУО; но здесь членов было больше, и они не представились. Места для вошедших находились как-то сбоку от общего стола, и Вяльцев подумал: «Виктория Дмитриевна подемократичней будет».
Началось рассмотрение дела. Некто с неприметным лицом, сидевший в центре, стал официально-безразличным тоном зачитывать выдержки из протокола совета профилактики, содержащие описание инцидента; характеристику учащегося; объяснения ребёнка и родителей; принятое советом решение. Процедура во многом повторяла школьную, только заседали в комиссии уже люди посерьёзней. Впрочем, явных причин для чего-то экстраординарного не имелось, и Вяльцев, несмотря на лёгкую нервозность, постарался благодушно настроиться на детективный лад: по ходу обсуждения угадывать профессии тех, кто перед ним заседает.
Закончив с протоколом, перешли к беседе с учеником. Серёжа, хоть и робел, отвечал внятно, признавая свою неправоту.
– Ты головой думал? – вдруг рявкнул инспектор, оборвав подростка на полуслове.
Серёжа, его мама, Вяльцев опешили. Соцпедагог бросила напряжённый взгляд на Вяльцева, как бы предупреждая: «Вот оно!» Члены же комиссии, видимо, уже привычные к подобному, никак не отреагировали.
Вяльцев испугался, что Серёжа опять не выдержит и сорвётся, но ученик лишь молча сидел, вообще не понимая, нужно ли на это реагировать…
– Ты головой-то думал? – снова рявкнул инспектор, и Вяльцев понял, что тот ещё и ответа ждёт. Прямого ответа на поставленный вопрос. Это открытие поразило его: «Каков мерзавец!»
Андрей Александрович, хотя и привыкший к напору и грубой прямоте Удальцовой, с негодованием зыркнул на инспектора. Виктория Дмитриевна, во-первых, мундира не носила, а во-вторых, всегда атаковала противника открыто, в лоб. А этот наносил удары сбоку, исподтишка. Выжидал, примерялся… Улучил момент – и треснул! «Каков мерзавец!»
– Выбирайте выражения, – прозвучало в зале. И только через секунду Андрей Александрович сообразил, что сказал это – он.
Теперь уже опешил инспектор. Мгновенно побагровев и приготовившись к словесной перепалке, он бросил:
– С учениками надо лучше работать!
– Это недостойно, – изо всех сил стараясь говорить спокойно, ответил Андрей Александрович.
– Что – недостойно?
– Так общаться с подростком.
Учитель явно не рассчитал мощь ответного удара. Точнее, сам удар был не так уж силён, но нанесён был по такой болевой точке, что стерпеть инспектор никак не мог. Честь мундира, а также представление о достоинстве, трепетно лелеемые всеми облачёнными в мундир, подчас оказываются двойственной природы. Тщательно следя за внешним лоском, внешней чистотой и внешней красотой, мундироносцы легко мирятся с грязной подкладкой, лишь бы не было видно. Поэтому в любом выпаде, хоть как-то затрагивающем их непорочность, они инстинктивно усматривают одну опасность: их мундир сорвут и вывернут наизнанку.
– А вы меня тут не учите! Вы вон его, – инспектор ткнул пальцем в Серёжу, – учите!