– Давайте дальше, – почти оборвав его, наконец сказал неприметный некто, зачитывавший протокол, и обратился к Серёже: – Продолжай.
Но тот молчал, и тогда заговорила Тосина:
– Мой сын хоть и поступил… нехорошо, но от этого никто не пострадал. И какое… какое вы имеете право…
– Не будем отвлекаться, – оборвал её неприметный.
Серёжа так и промолчал до конца заседания, его мать отвечала на вопросы, но коротко и формально. При вынесении решения инспектор заикнулся было про штраф, но вся комиссия покосилась на него в недоумении: поступок Тосина явно не заслуживал столь жёсткого наказания. И группа непримечательных лиц, чей род занятий Вяльцев так и не определил, на этот раз проявила твёрдость и объективность: родителям Сергея вынесли предупреждение.
Выйдя из кабинета, Тосина поблагодарила Вяльцева за то, что он заступился за Серёжу.
– Хорошо, что не навредил своим заступничеством, – усмехнулся учитель и подошёл к одиноко сидевшей поодаль Реповой: – Что там у вас? Совсем плохо?
– Штраф. У вас тоже?
– Предупреждение. Хотя один там порывался…
Подошла соцпедагог:
– Ну как, Андрей Александрович?
– Неожиданно, – сказал Вяльцев таким тоном, словно матюгнулся.
– А что было, когда…
– Думаю, нам лучше уйти отсюда, – прервал её Вяльцев. – А то ещё и нас привлекут к ответственности за что-нибудь. Предлагаю официально покинуть здание.
На улице Тосина предложила подвезти их: в машине как раз хватало места на всех. Соцпедагог отказалась: «Спасибо, я сама за рулём». Вяльцев тоже отказался, посчитав себя ущемлённым в компании двух автоледи, а Репова и вовсе промолчала: постеснялась. Простившись с Тосиными, трое педагогов отошли от крыльца.
– Впервые с таким сталкиваюсь! – прорвало Тамару Васильевну. – Где они этого остолопа откопали? Зачем его туда посадили? Такому волю дай – он и уголовное дело на ровном месте заведёт. Ольга Михайловна, я даже не знаю… У меня просто слов нет! Вам, конечно, не повезло, Ольга Михайловна!
– Не повезло? – вдруг словно ожила Репова. – Причём тут везение?
– Я не то хотела сказать, – затараторила соцпедагог. – Ни о каком везении речь не идёт, конечно же, просто… просто…
И пока она излагала свои мысли, излагала вперемешку с эмоциями, Вяльцев, вспоминая мерзкого инспектора, вдруг понял, что встретился со своим двойником, таким же неудачником в жизни. Тот, в самом расцвете сил почти достигнув полицейского пенсионного возраста, скоро будет отправлен на заслуженный отдых. Никакой профессии он не освоил, лишь ломать чужие жизни умеет и этим, похоже, всегда занимался. Только вот мундирчик ему придётся снять – и пойти охранником в какой-нибудь офисный или торговый центр. Или в школу: не всё ли равно, где штаны протирать. Охранник! А то будет валяться на диване да в «ящик» пялиться. Только за сорок перевалило – а жить-то уже поздно. Плыл по течению, плыл – и приплыл: пора не пенсию. Вот и пыжился он из последних сил, значимость свою хотел показать, пока ещё в мундире. А перед кем показать-то? А не всё ли равно! Лишь бы показать.
А сам Вяльцев – разве не такой же? Разве хоть раз против течения выгребал? На учениках он, понятно, не срывается, хотя немало учителей под старость этим грешат. А может, и он со временем превратится сперва в брюзгу, а потом – в злобного сморчка, больше всего на свете завидующего чужой юности, чужим возможностям. Надо что-то менять в своей жизни. Давно пора. Найти другую работу – и уйти из школы. Виктор! Вот кто поможет! Срочно, срочно встретиться с Виктором! Он же намекал, подкатывал с вопросами…
…Соцпедагог ещё что-то договаривала уныло кивавшей Реповой, рассказывала о снисхождении со стороны КДН, коему сама бывала свидетельницей – и бывала неоднократно. Вяльцев слушал и думал: «К чему это? Зачем нужно искать отговорки, оправдания, утешения?»
– …И ведь часто дети и подростки озлобляются от этого, на всю жизнь озлобляются. Вот Серёжа-то сидел сегодня молча – а что у него внутри творилось? Вот так, из-за чёрствости, из-за собственной злобы и наносят обиды. Натворит подросток дел по глупости, потом всё сам осознает и пожалеет, что дров наломал, – а его унизят. Не накажут, а именно унизят. И он никогда этого не простит. Так люди и становятся лютыми.
– Лютыми? – Вяльцев удивился такому эпитету.
– Да, Андрей Александрович. Лютыми. И всегда так было. А откуда, по-вашему, столько ненависти было у всех этих пугачёвых и разиных? У народников?
– У народовольцев, – Вяльцев незаметно поправил неточность, – всё сложнее было, раз уж вы на исторического конька сели. Там идеи, идейные люди. А про детство Разина и Пугачёва что мы знаем? Ведь в те времена человека высечь – обычное дело…