И тут Вяльцев вспомнил, как Грузинов упомянул в разговоре о популярности народовольцев теперь. Последнее время Виктор как-то не очень активно отвечал на письма, объясняя это своей занятостью: «Дела навалились». Всё же Вяльцеву захотелось с ним встретиться: Виктор наверняка более сведущ, значит, сможет в чём-нибудь его, Вяльцева, просветить.
Грузинов охотно согласился повидаться, но только не в прежнем ресторане. Занятый даже в выходные, он мог бы уделить приятелю час-полтора, так что лучше всего послоняться по улицам около центра. Вяльцева это устраивало: радовала возможность уклониться от замаячившей было траты денег на ресторан.
В назначенное время он прохаживался по периметру условленного скверика, поджидая опаздывавшего Виктора. Лёгкий декабрьский морозец бодрил, но порывистый ветер, нападая с разных сторон, пытался пробраться под одежду, нащупывал, где она потоньше. Солнце слепило, и тень лежала на снегу, словно нарисованная углём на бумаге. Появился Виктор, продрогший, в дублёнке с поднятым воротом, в шлемоподобном малахае, и искренне извинился за опоздание:
– Работы – не продохнуть. А у тебя как жизнь?
– Потихоньку.
– Слушай, места для тебя пока нет, но я помню, ты не волнуйся. Надо подождать, так сразу ничего не бывает.
– Я понимаю, спасибо. Только я не насчёт места. Я хочу с тобой поговорить про… рефераты.
– Какие рефераты?
– Про мой исторический кружок. Ребята сдали мне работы на проверку…
– Ну и отлично. Проверяй, – выдохнул Виктор, приплясывая от холода.
– Да, но тут есть один момент, который меня смущает. Помнишь, ты говорил, что народовольцы сейчас популярны?
– Нет, скорее – актуальны. А что?
– Мои, как ты говоришь, архаровцы выбрали народовольцев. Один – Перовскую, другой – Фигнер, третий – Засулич. Прямо пары для мазурки…
– Пубертатный период, да?
– Меня другое волнует, – Вяльцев поёжился, не то от холода, не то – вправду – от волнения, и продолжал: – Почему их вообще в эту область повело? Есть же Отечественная война, декабристы, Крымская война. Русско-турецкая война, наконец. Двое сперва Кутузова не могли поделить, а назавтра приходят – и берут Фигнер и Засулич.
– А что тебя удивляет?
– Их выбор удивляет. Ты мог бы это объяснить?
– Ну, вот тебе простейшее объяснение, – Виктор неожиданно заговорил медленно. – Нашли готовые рефераты.
– В точку, Виктор! Вся троица принесла чужие рефераты. Я совершенно уверен, что писали не они. Я уверен в этом!
– Вот тебе и объяснение.
– Нет, погоди. Про тех же декабристов написанных рефератов куда больше, про генералов 12 года – тоже. Вот, ты про моду говорил, про Че Гевару.
– Это не мода, это тренд. Тенденция.
– Расскажи мне об этом, – неуверенно попросил Вяльцев.
Грузинов вдруг заговорил быстро, возбуждённо:
– Рассказать? Изволь. Тебе когда-нибудь хотелось пристрелить облечённую властью гниду? Жирную, самодовольную, нагадившую тебе гниду, а? Хотелось? Направить на неё револьвер, нажать курок – раз, другой, третий. И чтобы не сразу пристрелить. Чтобы эта гнида помучилась, покорчилась. Раз, другой, третий, с наслаждением на гашетку давить. Хотелось когда-нибудь? Мне – да. И не однажды. И тебе хотелось. А скажешь: «Нет», – не поверю. Вспомни того на КДН. И вот так – каждому. Каждому!
Вяльцев оторопело уставился на Грузинова, в тот всё строчил да строчил:
– Россия движется к новой революции. Медленно, неуклонно движется. Ты и сам обязан понимать. Ты же историк, ты же различаешь предпосылки, противоречия, ты же разбираешься, что к чему и зачем. А народ, массы действуют бессознательно. Стихия. Её не остановишь. Особенно молодёжь, которая теперь взрослеет раньше, чем пару веков назад. Новая революция начнётся в школе. Ладно, бывай. Меня дела ждут, – он хлопнул Вяльцева по плечу, развернулся и зашагал прочь, и снег под его подошвами скрипел так громко, будто хрустели не снежинки, а кости.
Глава 16