Завершая выступление, Вяльцев предложил ребятам ещё поработать над рефератами, рассмотрев личности Перовской, Засулич и Фигнер с консервативных, антиреволюционных позиций. Он понимал, что для этого необходимо по меньшей мере наличие литературы, на основе которой были выполнены рефераты. А раз ученики свои работы писали не сами, то и ничего серьёзного с их стороны ждать не приходилось. Но всё-таки учитель надеялся, что ребята хотя бы вымарают те места, где деятельность революционерок не только прославлялась, но и преподносилась как пример для подражания сегодня. Хотя ученики, судя по их виду, не заразились энтузиазмом учителя…
Занятие закончилось, ребята собрались уходить. Неожиданно к Вяльцеву подошёл Терентьев:
– А разрешите мне тоже реферат написать?
– Зачем? – удивился Андрей Александрович. – Ты же пока не стоишь на внутришкольном учёте.
– Ну, интересно, – пропустив колкость мимо, протянул Саша.
– Напиши, раз уж так хочется, – согласился Вяльцев, уверенный, что назавтра энтузиазм школьника истощится.
– Я вот об этом, о Нечаеве… Можно?
– О Нечаеве? Чем же он тебе понравился?
– Он мне не понравился.
– Тогда зачем тебе о нём писать?
– Интересно.
Вяльцев помолчал, словно выжидая чего-то, а Терентьев почти пролепетал:
– Дайте мне книжку, пожалуйста.
И учитель, уже убравший книгу в портфель, достал её, повертел и протянул Терентьеву:
– Бери. Но только без фокусов.
На что Терентьев радостно, по-щенячьи энергично закивал.
Глава 18
Приближение новогодних праздников повергало Вяльцева в уныние: он метался, желая пригласить Ольгу к себе и встретить Новый год вдвоём – и пугаясь этого. Осознавая, что откровенно смешон, он ничего не мог с собой поделать. Рыцарское поклонение на расстоянии, не требовавшее решительных шагов для сближения, было куда легче.
Но всё же Вяльцев решился – и пригласил. И она приняла приглашение, так что его беспокойство, пусть и ставшее отчасти приятным, только возросло. Однако за неделю до конца второй четверти Ольга загремела в больницу с пневмонией, и Вяльцев, взявшись регулярно навещать её, вновь вернулся к столь удобной для себя роли непохотливого воздыхателя.
Зато неожиданно напомнил о себе Грузинов. Извинился за резкое поведение, объяснил всё усталостью. Предложил встретиться в каникулы, поболтать о том о сём. Вяльцев, ничуть на приятеля не обиженный, охотно согласился, и в назначенный день они встретились в одном кафе-баре, стилизованном под ковбойское ранчо.
– Я тебе такого наплёл в прошлый раз, – усмехнулся Грузинов. – Ты, пожалуй, меня записал в террористы-экстремисты.
– Ты же говорил не всерьёз, – примирительно улыбнулся Вяльцев. – Представить школу революционным рассадником…
– Отнюдь. Студенчество же устраивало волнения. И не только у нас при царе. Вспомни Францию, 68-й год.
– Так ведь это же студенты! А школьники-то – дети.
– А студенты – не дети? Перваки – вчерашняя школота. В июне отгуляли выпускной – в сентябре пришли на лекции. Скажешь, они за пару месяцев сильно взрослеют?..
– Нет, конечно. Тут ты прав.
– То-то и оно, – воодушевился Грузинов. – А коли студенты способны на массовый протест, почему на него не способны школьники?
– Школа вообще-то отличается от вуза, – неопределённо заметил Вяльцев и подумал: «Сейчас ещё спросит: а чем отличается?» Однако Грузинов согласился:
– Отличается. Но если создать нужный микроклимат среди школьников, то и они полезут на баррикады.
–Да ну тебя, Виктор! – рассмеялся Вяльцев. – Такое придумать!
И Грузинов, то того говоривший с абсолютно серьёзным видом, тоже внезапно расхохотался.
– Здорово придумано, а? Ну, а если без шуток, как ты считаешь, Андрей, такое в принципе возможно?
– Да это изуверство! – отмахнулся Вяльцев. – Школьники – на баррикады. Фильм ужасов какой-то…
– Почему же… Подростковое насилие – не редкость. Разве в твоей школе этого нет?