Выдав порцию информации, Вяльцев оглядел слушавших, сделал паузу и спросил:
– А вы можете себе представить интернет-вольнодумцев, совершающих «хождение в народ»?
– А зачем туда ходить? – брякнул Кулаков. – Народ же весь в инете.
– Да, – добродушно усмехнулся Вяльцев, – сейчас у пользователей интернета есть проблема хождения не в народ, а на улицу. А в народничестве было и другое направление, анархистского толка, которое возглавлял Бакунин, считавший, что народ к бунту готов, и нужно лишь его, народ, на этот бунт поднять. Проще говоря, устроить нечто вроде мирового пожара. Его последователи тоже «ходили в народ», но иначе. После Крестьянской реформы 1861 года среди крестьян тайно распространяли подмётные грамоты, в которых обычно говорилось, что царь даровал мужикам и землю, и полную свободу; а прочитанный на сходках царский манифест – не настоящий. Якобы помещики его подменили, чтобы и дальше пить народную кровушку. И крестьяне, веря грамотам и ненавидя помещиков, начинали бунтовать, хотя в крупные восстания это не выливалось. Так что постепенно подобная подрывная деятельность сошла на нет. Кстати, подобное подстрекательство вам что-нибудь напоминает?
– Евромайдан, – недружно ответили двое или трое.
– Верно, – похвалил учитель. – А ещё недавние революционные волнения в Египте и в Тунисе. Даже появился термин «твиттер-революция». Слышали? Вот так, продвинутому обществу – продвинутые подмётные грамоты. Но в XIX веке нанотехнологий не было, так что ни народники-просветители, ни народники-анархисты не добились успехов. Это ознаменовало кризис «хождения в народ», интеллигенты разуверились в таком методе борьбы.
Слабое январское солнце заливало класс ровным светом, и Вяльцев ощущал привычное учительское умиротворение, когда спокойно повествуешь о делах давно минувших дней – и тебя слушают.
– Причиной своего провала демократическая интеллигенция считала косность крестьян. Но всё было значительно сложнее. Обычно буржуазные революции преподносят как борьбу буржуазии с дворянством и духовенством, борьбу молодого класса с отжившими сословиями. Однако имелись ещё крестьяне, которые при новом строе превращались в пролетариев. И превращались вынужденно, а не добровольно. Множество крестьян разорялось и уходило в город, становясь рабочими. Сейчас люди сами стремятся уехать из деревни в город, а тогда всё было иначе. И неудивительно, что крестьяне нередко выступали непримиримыми врагами революционных сил. Например, Вандейская война, один из эпизодов Великой французской революции, – и, сообразив, что ребята наверняка уже не помнят изученное – и забытое – год назад, в 7 классе, он поспешил вернуться к народникам: – Что-то похожее получилось и в результате «хождения в народ». Не вооружённое сопротивление, конечно, а отторжение, неприятие крестьянами революционных идей. Крестьяне хотели пахать, а не бунтовать, как полагал Бакунин.
Вяльцев прервал свою речь, досчитал до пяти и продолжил:
– И вот в народничестве оформляется новое направление: бланкизм. Названо в честь француза Бланки, который сводил революцию к заговору и захвату власти. Кстати, а какие заговоры вам известны?
Ребята задумались, и учитель, выждав несколько секунд, дал подсказку:
– В XVIII веке в России была целая вереница…
– Дворцовые перевороты, – последовал дружный ответ.
– Конечно. Так вот, виднейшим русским бланкистом был Ткачёв, который полагал, что социалистическая революция должна начаться не снизу, а сверху. Её совершит активное меньшинство, а не пассивные народные массы. И это самое меньшинство, захватив власть, проведёт нужные реформы. А народ либо поддержит революционеров своим бунтом, либо так и останется пассивным. Позднее именно так поступили большевики. Октябрьская революция прошла не по Марксу, а по Ткачёву. Марксизмом там и не пахло. Но я забегаю вперёд, подробней об этом мы поговорим через год, – и вдруг Вяльцев осёкся. Слова, произнесённые автоматически, неожиданно обрели смысл. Через год… Через год его здесь уже не будет.