– Я бы с радостью, – отозвался он, – да только… Слушай, мне всё в школе обрыдло! – и тут же ужаснулся: так сказанул про школу!..
– А сам ты на что готов? – вдруг спросил Грузинов так, словно сделал выпад.
– В смысле?..
– На что готов, чтобы изменить жизнь? Кругом все жалуются, а менять никто ничего не хочет. Ждут, когда кто-то добрый и сильный о народе позаботится. В 90-е такого ждали, вместо развалюхи Ельцина. Ну, пришёл бодрый подтянутый гэбист-дзюдоист – и кому на Руси стало жить хорошо? Народу? Нет, крепостникам. А народ, а народ – всё чего-то ждёт, – последнюю фразу Грузинов насмешливо пропел.
– Да уж…
– Ну, так на что ты способен? – тон приятеля, вроде бы дружеский и мягкий, насторожил Вяльцева: Грузинов словно принял боевую стойку и готовился нанести удар.
– А что вообще нужно сделать? – каким-то отнекивающимся голоском выговорил Вяльцев.
– Эх, Андрей, Андрей, – вздохнул Грузинов беззлобно, – в твои-то годы – и такие вопросы… Менять что-то надо. Самому менять.
– Так я готов, – обрадовался Вяльцев. – Работу вот сменить хочу…
– Работу сменить – дело полезное. Особенно когда от этого есть польза. А как-то иначе поучаствовать? На митинг выйти, пикет организовать, акцию протеста – сможешь?
– Какой пикет? Антиправительственный?
– Ага. Я, кстати, о проправительственных пикетах пока не слышал, но при поголовной путинизации скоро и до такого дойдёт.
– Да я никогда ни на какие митинги не ходил… Я и на выборы то… только по принуждению.
– Вот, начинается. Всё осточертело – но сами ничего менять не будем. Пусть за нас добрые люди постараются. Это, к слову, и есть российская ментальность. Или русская душа, называй как нравится.
– А ты про какие пикеты говоришь? Про какие акции протеста?..
– Да уже ни про какие, – и Грузинов стал рассказывать о том, как прошлым летом путешествовал по Северной Италии.
Глава 25
Перед четвёртой четвертью просто необходимо набраться сил. Слетать на море, отдохнуть и загореть. Отведать местной кухни. Съездить на экскурсии и побродить по каким-нибудь развалинам. Накупить сувениров или чего полезного. Словом, порадоваться жизни.
Именно так Удальцова и поступила. Спасение девочки от педофила, совершённое её школьниками, к тому же состоявшими на внутришкольном учёте, значительно укрепило позицию директора в глазах районного начальства, выразившего ей благодарность в устной форме. «Ничего, выразят и в письменной», – сказала себе Виктория Дмитриевна, оставила завучей замещать себя, отсутствующую, и отправилась на курорт.
Учителям же не приносили никакой радости ни проведённые в школе весенние каникулы, ни конец учебного года. Это ученики, которые не учатся в выпускных классах, ждут последнюю четверть с нетерпением: после неё – лето, три месяца свободы и безделья. Учителей же в июне мобилизуют на проведение ЕГЭ, так что им перед своим законным отпуском приходится выдерживать ещё и экзаменационные нагрузки.
В прежние времена выпускные экзамены проводились в родной школе: учителя сами экзаменовали своих учеников. При таком положении дел редкий учитель не «делал» своему чаду медаль, чаще золотую, реже серебряную. Министерство образования России пыталось с этим бороться: задания для основных экзаменов (темы сочинений по русскому и литературе и задачи по алгебре) централизованно рассылались из Москвы, а работы потенциальных медалистов после проверки в школах поступали в районные и городские комиссии. Но использовалось предостаточно приёмов, подчас даже анекдотических, позволявших обойти эти ограничения. В учительском кругу Вяльцев любил рассказывать про одну свою одноклассницу, шедшую на золотую медаль. Родители школьницы решили воспользоваться разницей во времени между часовыми поясами необъятной Родины. И когда в день экзамена в школах Владивостока были вскрыты присланные из столицы конверты и зачитаны темы сочинений, единые для всех школ страны, родители, у которых во Владике имелись не то родственники, не то знакомые, не то просто связи, позвонили туда – и будущая медалистка узнала темы на семь часов раньше учителей родного города.
Медалистам предоставлялись льготы при поступлении в вузы, что приводило к конфликту школьного блата с вузовским: в университетах и институтах не желали принимать на высоко котировавшиеся специальности тех, у кого не было связей или денег на взятки. А кое-где даже готовым дать взятку сухо отвечали: «Мест нет». Неудивительно, что приёмные комиссии устраивали отдельные проверочные экзамены для медалистов, где их нещадно «резали». Конец подобному произволу ельцинских времён положила новая экзаменационная система, превратившая учителей в организаторов ЕГЭ, а школы – в ППЭ (пункты проведения экзаменов).