Но она лишь молча смотрела на дверь, за которой вроде бы был ее друг, – но почему-то воспринимать его все тем же Кроссом не получалось. Хотя она пыталась, искренне и честно пыталась откинуть все страхи перед грядущими последствиями заражения. Вдруг Кросс стал стучать по двери тем самым выдуманным недавно шифром, чем испугал ее почти до дрожи. Явно теряя терпение, он произнес:
– Вспомни Алдена, как он умер там, один, в темноте. Тогда другого выхода не было – мы оба это знаем, как и знаем, что ты винишь меня за это. Я сам себя виню, поверь. Нет ничего более ужасного, когда кто-то покидал этот мир в одиночестве. Такое если увидишь, то уже не забудешь. Ты хочешь, чтобы со мной так же произошло? Я что, заслужил такое? Интересно – чем же? Я здесь из-за тебя, между прочим, – ты хотела влезть в дела Светы и Наваро, а это была не наша работа! Я все время спасал тебя, а потом пытался этого Тобина вытащить с прогнившего Улья… Все это несправедливо, и я не хочу умирать так же, как Алден!
– Я не открою, – взяв себя в руки, почти твердо сказала Ханна и, подойдя ближе, наконец-то сформировала принятие новой реальности: – Я не могу рисковать, и ты должен понимать это. Я не хочу твоей смерти – но ты заражен, а значит, опасен. Мне трудно принимать это решение, но другого не будет. Придет Света, у нее будет лекарство, и мы вылечим тебя. А до этого спрячься и жди.
– Вот, значит, как? Ради тебя тут…
– Не смей использовать это! Ты знаешь не хуже меня, с чем мы имеем дело, с чем столкнулись еще до появления Светы и Наваро. Алден пожертвовал собой ради нас и…
– Вот оно! Я все ждал, сучка ты этакая, когда ты используешь это против меня! А может быть, ты сама заразилась? А! Вот поэтому ты и не пускаешь меня – из-за безумия, что мешает трезво мыслить. Галлюцинаций нет еще? А ведь я могу помочь, если ты заразилась, мы вместе должны выдержать это!
– Все, что тебе нужно, – держа из последних сил себя в руках, продолжила она, еще подойдя ближе к двери, – это найти, где спрятаться. И не важно, тут или чуть дальше. Лучше не болтай, а делай это. С каждой минутой заражение усиливается, и поверь, эмоции влияют на процесс. У Октавии были исследования с Вектора – когда я искала о Тобине данные, мельком коснулась их. Я видела, что делает это с людьми, и если бы ты читал записи Харви или же…
– Замолчи! Тут кто-то есть…
Голос Кросса изменился, осознанность взяла вверх над эмоциями, ей даже показалось, что он отошел от створок. Все вслушиваясь и ничего не говоря, твердо уверенная в своей правоте Ханна давала себе отчет, что боялась куда больше его попыток пробиться к ней, нежели появления того или иного создания Вектора.
Тишина начала затягиваться, Ханна прислонилась к створкам, пытаясь услышать хоть что-то по ту сторону, уже начав думать об обмане Кросса, – но вдруг он почти шепотом интенсивно и по-иному заговорил:
– Он здесь… Открой дверь, пока он меня не увидел. Ханна, слышишь меня, я же здесь как в ловушке – стоит ему дойти до перекрестка, как все, он заметит меня, и уже некуда будет бежать.
Ханна слышала страх в его голосе, как и совершенно иной, более трезвый тон. И пока он чуть ли не царапал дверь, видимо, предполагая ее отсутствие, она все не могла сформировать ту болезненную мысль, к которой ее усиленно подталкивают возникшие чувства по отношению как к нему, так и ко всей ситуации. Она не знала, что делать, время уходило, а действовать надо было сейчас: если она пустит его, то вдруг неизвестный увидит их обоих и будет ныне знать это место, отчего ситуация только ухудшится. Ей хочется схватить себя за голову из-за напряжения и невозможности решиться хоть на что-то, но шлем мешает. Под мольбы Кросса, все так же неспособная понять ориентиры для принятия решения, Ханна просто цепенеет.
– Ханна, открой же, мне с ним не справиться! ХАННА! Сука, ты мразь, он здесь, заметил меня и…
Как она могла судить по доносящимся звукам, Кросс побежал вперед с криком, вступая в драку с неравным противником. Сильные удары вынуждали ее каждый раз вздрагивать, а крики умирающего друга и напарника словно стягивали стальными тросами, не позволяя даже простой мысли – лишь скорбь и безвыходность. И вот после десятка суровых ударов о стену – как она могла судить, головой Кросса – все утихло. Его забили там насмерть – она прекрасно это слышала. Тишина была неестественно приятна, слезы перестали идти, скованность немного сходила на нет, а внутри нее легоньким огоньком пробивалось странное и непривычное спокойствие, будто бы все проблемы закончились и ей можно выдохнуть. Он был мертв, но она не скорбела так, как хотела скорбеть: наоборот, почему-то ей было спокойно за его жизнь, ведь более он не мучается, и, равно как и Алден, Кросс покинул ее, приняв собственное решение.