– Долго тебя ждать? Садись давай! – прокричал хриплым раздраженным голосом мужчина при взгляде на Свету.
– Да пошла она! – парировала женщина, закатив мужу оплеуху, – вечно с ней возиться, что ли? Уже и так ребенка на нас спихнула!
Света задыхалась, ей было тяжело не просто стоять, а даже смотреть на творящийся кровавый ужас. С трудом подойдя чуть ближе, она специально рассматривала их внимательнее, подмечая каждую мелочь, лишь бы оттянуть тот момент, когда ее глаза увидят ребенка, страх перед чем вынуждает ее вот-вот удариться в истерику.
– Руки убери! Ребенку есть надо, ты перебьешься пока!
И вот Света посмотрела прямо в глаза малютки, с жадностью поедающей мясо прямо с бедра человека, которое женщина бросила на стол. Также там были вилки и ножи, коими они начали постепенно орудовать по прямому назначению инструментов. Истерика накатила на Свету быстрее, чем она успела даже понять, что уже до крови разбила кулаки о бронированное стекло. Крик рвал горло, слезы мешали глазам отчетливо видеть, ногти уже стали впиваться в непреодолимую преграду – она вот-вот была готова биться головой ради разрушения преграды, чтобы забрать из этого ужаса малютку. Ее малютку…
– ДА ЧТО С ВАМИ ТАКОЕ?! ПОЧЕМУ ВЫ ТАК ПОСТУПАЕТЕ СО МНОЙ?!!
– Мы ребенка твоего кормим, дура неблагодарная! Орать еще на нас смеет! Голос повышать! – проронила женщина, отчего Света сразу же поняла, что это не какие-то сторонние люди, а самые настоящие ее родители, видеть которых она не желала еще при их жизни. Их лица словно преобразились: ведь ранее она не узнавала их, а сейчас удивляется, почему не признала родных мать и отца.
– Ты же бросила всех, – начал отец, взглянув на Свету презрительными глазами, пока мать кормила ребенка, – хотела большей жизни, лучшего для себя. А нам что? Все для тебя делали, а ты…
– Пошел ты на хер! – Света ударила о стекло в области его лица кровавым кулаком. – Вам насрать было на меня всю жизнь, ублюдки!
Отец на это только рассмеялся, причем так, как будто и рад даже был ее словам, после чего обычно подкрепляют веру в собственную правоту.
– Теперь ты хочешь о ребенке думать, значит? Все как всегда, эгоистка, вечно о себе заботилась. На мать плевать было – умерла в одиночестве, меня даже проведать не решилась, тварь неблагодарная. Плохая ты дочь вышла, лучше бы и не рожали тебя. Но что уж поделать, хотя бы малютку правильно воспитаем, не то что ты, детоубийца!
Света закричала в яростном гневе и, глуша любую боль, вновь пыталась добраться до них. Но все было безуспешно: казалось, что стена попросту неприступна, да и панели для открытия не было видно. Упав от бессилия на колени, она с трудом терпела боль в трясущихся руках, тяжело дыша и желая умереть на месте, лишь бы не видеть, как ее маленькая доченька ест куски мяса человека из рук ее матери. Под собственные стоны от ужаса Света быстро находит какие-то тряпки поблизости и с трудом обматывает руки, стараясь занять себя хоть чем-то, лишь бы не слышать жадное и мерзкое чавканье ее малышки.
– Ты давай там, не ной, – уже уставшая от всего, разъяренно начала мать, – сама виновата во всем, а нам разгребать, будто заняться нечем! Без тебя и так дел полно, а тут еще и отродье свое сбросила на нас, будто бы просили. Пороть надо было тебя, так бы хоть о других заботилась, не о себе только.
Все это время Света мотала головой в стороны из последних сил, убеждая саму себя, что это неправда, что все слова надуманы и перекручены. Они сами плевали на нее всю жизнь, ничего толком не сделав, – от этого и пришлось убегать, как только появился шанс, а в вооруженные силы берут всех, особенно отличниц по учебе. Качаясь взад-вперед, она все не хотела слушать, продолжая стонать и вытряхивать их из головы, пытаясь думать, как спасти свою дочь от этих уродов… как же это сделать, как…
Но тут она услышала голос неизвестного ей мужчины – где-то позади, совсем рядом. Он просил о помощи, практически умолял, но без истерики, чтобы ответил хоть кто-то, потому что один остался в живых, он здоров, у него безопасная зона, но выбраться ему не удается, и если никто не поможет ему, то он умрет от голода рано или поздно. Даже назвал свое имя, кажущееся ей каким-то знакомым, но вроде бы и чужим, отчего не менее притягательным из-за неизвестности происхождения, – Клод. Голос был четким, активным, совершенно не похожим на ее родителей, будто бы несколько чище и светлее, чем и смог выделиться. Света кое-как поднялась и, поджимая правую руку, пострадавшую куда сильнее левой, немного шатаясь, стала идти в сторону выхода, ища источник, который казался везде, будто бы Вектор говорит с ней.