Теперь я знаю, кто устроил подвесное кладбище, одно время являющееся безопасным для меня местом, и что трагедии, вызванные человеческим фактором, всегда будут напоминать о себе. Рано или поздно я стану частью этой братии, и я не знаю, как мне к этому относиться. Интересно, что по этому поводу подумал объект моего исследования?
Некоторое время я еще раскапывал завалы коробок. Но все, что находил, – это лишь досье и те папки, в которых уже ничего нет, словно кто-то забрал информацию о людях. И если это так, то под подозрение попадает лишь единственный человек, который пока существует в определенной доступности. Мои размышления по этому поводу могли отступить лишь при наличии доказательств того или иного варианта ответа на мое предположение, и средство для его поисков так любезно предоставляет сама станция.
Вернувшись к камерам, я сразу принялся за поиск новых видео, все больше сужая круг возможных времени и даты, где мог появиться объект наблюдения. Есть фрагмент его посещения кабинета Оливера, но больше ничего, словно он исчезает с камер. И мое так называемое расследование закончилось бы, не успев начаться, не сделай я график попадания в объектив камеры с того дня, когда он стал посещать кабинет. Акцент внимания моментально сместился с факта того, что запись вообще удалялась, на знание времени этого действия, которое датируется всего лишь недельной давностью.
Запись 112
Ее голос выкрикивает мне вслед жалобные просьбы остановиться и избежать получения новых переменных на месте моего прибытия. Лишь на мгновение я задумался о послушании и смене приоритетов в пользу стабильности нашего с ней пребывания в стенах Вектора. Но если бы я мог закрыть на все глаза, двигаясь к смерти по рельсам жизненной рутины, то уже давно бы это сделал, не моргнув и глазом. Только я не тот человек, и самое забавное в том, что я вообще не знаю, что я за человек, да и человек ли в привычном понимании общества. Ведь, как я выяснил ранее, моим телом время от времени управляет кто-то другой и неизменно забывает сообщить о смене власти, давая отмашку в начале сессии и по ее окончании. Все это заставляет меня собирать мозаику из предположений и возможных физических изменений. Никакой коллективной работы, никаких компромиссов – лишь примитивная борьба за власть, цель которой проста до безобразия и является типичным принципом выживания. Когда-то это было примитивно и понятно, но эволюция касается всех, пусть и в разной степени, и стоит упустить момент, как юное и наивное дарование, что в простом мире считается ошибкой, уже приспособилось ко всем раздражителям и обгоняет тебя на много ходов вперед.
Я вернулся в комнаты изоляций, где просыпался от другой жизни и залечивал раны, полученные не мной. Ничего не изменилось, я все осмотрел и сразу проверил свою комнату, где, я думал, появился впервые. Там пусто, и это был бы отличный знак, если бы я не посмотрел соседнюю комнату, которая без скромности знаменует стенку в моей голове, более прочную, чем здешний металл. Когда мне только стало известно о соседе в моей голове, я забрал отсюда все его записи и отнес к камерам наблюдения. Я смело считал, что открытие правды и главные видимые доказательства событий, что подходят под окончание его правления и даже жизни, оставили эту аномалию в прошлом. Раз его поиски внеземной жизни закончились и у меня больше не было провалов в памяти, а моя единственная спутница помогала мне с контролем, то я смело посчитал, что все, что мне остается, – это лишь изучать хроники его короткой жизни. Оказалось, что я ошибся. И пока я сидел перед мониторами с камер наблюдения и текстами, у него каким-то образом получалось проскальзывать через неизвестные мне лазейки и продолжать жить. На его столе я вижу стопку бумаг, которой точно не было, когда я уходил отсюда в последний раз. Ненависти моей нет определения, а разочарованию – границ, потому что теперь я знаю, что все время заблуждался. Отныне я жертва, даже не заметившая, как проигрывает в игре, мотивы которой мне неизвестны, как и сам факт существования конфликта.