Повесили его в кабинете маэстро. Теперь друг будет всегда рядом.
…В один из дней граф Оливарес прислал за Веласкесом своего карлика. Хитрый малец со взглядом видавшего виды человека быстро обежал мастерскую. Остановившись перед неоконченным портретом, он поднял глаза на дона Диего.
— ?
— Такого человека нет. Я его придумал сам.
— Выдумал? Гм!
— Как бы тебе объяснить это, Николазито? В юности мне очень хотелось написать человека, о котором я узнал от своего наставника, портрет командора одного из рыцарских орденов. Пробовал, но не получалось. Прошло столько лет, а из головы у меня не выветрилось это желание. Вот он, мой Командор.
Николазито, любивший живопись, знавший работы многих мастеров, неотступно смотрел на портрет. Пожилой мужчина тоже внимательно смотрел на него из своей золоченой рамы. Николазито портрет казался удивительно знакомым. Но откуда? Он напряг память. Святая мадонна! Ведь это Сид, клянусь крестом Спасителя! Постаревший дон Родриго Диас де Бивар, властный победитель мавров, Сид Кампеадор. Прошли столетия, и вот сеньор маэстро вновь оживил его. Николазито, естественно, никогда Сида не видел, но много читал, создал его образ именно таким. Как сумел маэстро подслушать его мысли? У маленького умного, но обиженного судьбою человечка, ставшего по воле рока слугой, было большое сердце настоящего художника. «Господи! — думал он. — Как хороши его полотна! В них непостижимо мало цветов, но зато сколько жизни!» Мысли Николазито неслись дальше пестрой вереницей: «Какие похожие и одновременно разные у него полотна! Свободная живописная манера, строгая колористическая гамма. И вдруг серебристая седина и искрящийся блеск золотой орденской цепи, написанной одним мазком. Так писать может лишь настоящий маэстро. Знает ли сам Веласкес о том, что он велик? Наверное, нет. Ведь это просто его каждодневная работа».
Он повернулся к дону Диего. Тот стоял у окна, спиною к Николазито.
Ни одного слова не произнес Николазито вслух. Он тихонько подошел к Веласкесу и взял его руку в свои маленькие ручки. Нет, перед художником стоял не обычный карлик-насмешник, а просто человек, только очень маленький. Отсутствовала на устах и обычная ухмылка всезнайки, исчезла бесследно развязность, глаза блестели. Обеими руками он поднес руку маэстро к своим губам и поцеловал. В свой жест он вложил столько искренности, что дон Диего, бережно отняв руку, прижал к себе Николазито.
Во дворце Оливареса, куда Николазито привел художника, царило оживление. В залах, комнатах, коридорах лежали горы таинственных, хорошо упакованных свертков, ящиков с предостерегающими надписями на боках. В некоторых из них маэстро угадывал картины. Слуги в голубых ливреях — то был любимый цвет Оливареса — бегали вниз и вверх по лестнице, нагруженные подносами звенящего хрусталя и тончайшего нежно-белого фарфора. Граф был в своем кабинете. На столе перед ним лежал длинный список, в котором чернели галочки-пометки. Могучий премьер-министр что-то выговаривал дворецкому, нахмурив и без того суровые брови. Увидав гостя, Оливарес просиял.
— Пусть вас не смущает, мой дорогой земляк, вся эта кутерьма. У нас сегодня и не докладывают. Вот поглядите на этого молодца, — указал граф рукой в сторону дворецкого, который стоял ни жив, ни мертв, — умудрились все на свете перепутать. Мало мне государственных забот, так и дома все вверх дном! Пришла из Италии новая партия товаров, а он не удосужился их разобрать! Целая армия бездельников шатается по углам, работы же от них и не жди. Скажи вот сеньору, сколько у тебя под началом?
— Сто двадцать, мой господин.
— Да у нас во всей Испании всего девяносто грандов!..
Страшен был гнев Оливареса, но дон Диего знал, что весь этот разговор не стоит и ореховой скорлупы. Хозяин, упиваясь властью в собственном доме, демонстрировал гостю свои богатства, в том числе и количество слуг. «Бог мой, — думал маэстро, — быстрее бы кончался этот фарс!»
Наконец они остались одни.
— Мой Диего, — с годами у Оливареса не исчезла манера выражаться витиевато, — наконец наступил тот день, когда я могу поднести его величеству королю Испании ключи от нового дворца. Но перед тем как ввести туда двор, я хочу показать тебе все, что призвано его украсить. Некоторые залы совсем пусты. Туда нужно было бы еще несколько полотен. «Бреда» прекрасно разместилась в Зале Королей. Уверен, что королю Филиппу она будет по душе. Знаешь, как окрестил эту картину Николазито? Хитрый малец крутился возле нее день-деньской — он ведь почитатель твоего таланта, а потом говорит: «„Лас Лансас“ (Копья) прекрасны». Нет, только подумай, так метко дать название — «Копья». Думаю, маэстро не будет возражать против того, что под таким названием мы ее поместим в каталоге?