Хуан Пареха ни одного дня не чувствовал себя в Риме спокойно. Сейчас он тоже волновался, слушая беседу дона Диего с прославленными итальянскими мастерами. О чем только не говорили они!
— Что скажете вы о нашем Рафаэле, маэстро? — обратился к дону Диего Сальватор Роза. — Вы, конечно, считаете его лучшим из наших мастеров после того, как вы видели в Италии все ее шедевры?
Веласкес чуть поклонился, в знак того, что он понял.
— О нет, уважаемый сеньор, я должен признаться, что он мне не нравится.
— Тогда, по-видимому, — в голосе сеньора Сальватора звучал «нервные нотки, — ни один художник в Италии не заслужил вашего одобрения. Мы среди всех мастеров отдаем пальму первенства Рафаэлю.
Что ж, если они настаивают, он скажет им свое мнение об искусстве и о том, к чему больше всего лежит его сердце в Италии.
— Венецианским художникам, — начал Веласкес неторопливо, — по моему мнению, принадлежит первое место среди других выдающихся маэстро. Знаменосец венецианской живописи — Тициан. Посмотрите на его полотна. В творениях Тициана Вечеллио сошлись красивейшие и благороднейшие люди его эпохи. Он написал свои картины так, что позволил на них выступить как можно ярче красоте, силе, человеческому благородству. Поэтическим его замыслам нет границ. Краски великого Тициана говорят о любви к жизни — вот к чему стремиться должен каждый художник.
То, о чем говорил испанский маэстро, не могло убедить его коллег по кисти, привыкших к нежности своего Рафаэля и исключавших строгость Тициана.
И все же в его речи было столько внутренней силы, что они не стали спорить. Вначале присмотримся, решил про себя Роза, а жизнь потом рассудит нас сама.
ПОКОРЕНИЕ РИМА
Над Римом вставало солнце. Рождался новый день, который нес массу новых волнений и тревог. Веласкес давно не спал. Он слышал, как осторожный Хуан несколько раз входил в комнату, чтобы еше разок осмотреть платье своего учителя и господина — все ли в порядке. Бедняга тревожился больше самого маэстро. Да и мыслимое ли дело не тревожиться! Сам святой отец, наместник всемогущего бога на земле, папа Иннокентий X, пожелал видеть художника, чье имя вот уже несколько месяцев не сходит с уст всего Рима.
Он, Хуан де Пареха, которого прославленный художник взял с собой в длительное путешествие, гордился своим учителем. Какой он удивительный человек! Вчера, когда прелат передал ему приглашение папы, он принял его как должное. А вечером, вместо того чтобы думать о предстоящем визите, рассказывал своему Хуану о родине, их дорогой Испании, которая осталась далеко за морем. Видно, уж очень скучал он по холмам своей любимой отчизны, по ее небу и солнцу, по ее людям. Он говорил, не умолкая, и как бы удивились этому те, кто знал его всегда спокойным и молчаливым.
— Жизнь состоит из красок, Хуан. Когда человек счастлив и весел, он видит ее в красках, которые рождает и дает миру солнце. Несчастье создает другие краски — они сродни ночи. Художник должен знать и те и другие, чтобы уметь писать жизнь.
В тот вечер Веласкес работал дольше обычного — писал по памяти Испанию. Вот она на полотне в серебристой дымке-мечте, с холмами, подобными отхлынувшим морским волнам, освещенная дивным светом — светом любви художника к своей родине.
Дон Диего поднялся — пора собираться. По привычке, сложившейся годами, он прежде всего зашел в мастерскую взглянуть на вчерашнюю работу. С полотна на мольберте смотрела на него Кастилия, а за окнами шумел Рим — великий город цезарей, пап, Вечный город, сумевший дважды покорить мир.
Теперь этот город предстояло покорить ему — Веласкесу.
Маэстро шел берегом Тибра, вдоль которого тянулись красноватые стены со множеством башен. Вдали над строениями возвышался купол величественного собора Святого Петра. Туда и лежал путь художника. Он пересек площадь.