— Хватайтесь.
Моя правая рука оказалась в ласковом плену сильных и теплых пальцев Велемира, а левая утонула в ладони Дмитрия, покрытой холодным потом. Я невольно передернула плечами от этого ощущения, но быстро с собой совладала, велев:
— Глаза закройте. Так лучше будет, — проверять не стала, шагнула вперед, увлекая мужиков за собой.
Действие защитного круга здесь, под землей, казалось, даже сильнее было: я почувствовала его кожей, будто лицо в воду окунула. И снова заложило уши. Пальцы Велемира на моей руке легонько сжались, не от испуга, а наоборот в попытке успокоить меня. Но насладиться этим чувством мне не дал Дмитрий, который в противовес наемнику аж ногтями в мое запястье впился, заставив зашипеть от боли. Но я простила бугровщику его страх и шла вперед, пока не увидела перед собой преграду, тогда только обернулась через плечо.
С мужиками все было хорошо. Они стояли, оба зажмурившись, и не спешили гнить у меня на глазах и рассыпаться в труху. На лбу Дмитрия при этом, несмотря на прохладу подземелья, мелкими бусинами в неверном свете свечи поблескивал пот. Тоже мне, великий искатель…
— Думаю, глаза можно открыть, — я с удовольствием вырвала у бугровщика свою руку и с недовольством воззрилась на кровавые полумесяцы, оставленные его ногтями на моем запястье.
Мужики как по команде подняли веки и задумчиво уставились на каменную плиту в человеческий рост, преграждающую дальнейший путь. Она была из такого же грязно-розового с черными вкраплениями гранита, как и рунные камни наверху, и вся сплошь покрыта незнакомыми мне знаками.
— Вот засада! — ругнулся Митя. — И как дальше быть? Вряд ли мы такую дуру с места сдвинем даже втроем.
— Селена, что там написано? — спросил Вель, жестом велев бугровщику заткнуться.
— Не знаю. Вроде, руны, но неизвестные мне. Не видела таких прежде.
— А ну-ка, подвинься, — Дмитрий ловко протиснулся мимо меня, подходя ближе к плите.
— Не касайся только! — строго предостерегла я.
— Уж за дурака так явно меня не держи, — отмахнулся он, поднося свечу ближе к исписанной поверхности.
Он изучал плиту несколько минут, то приседая и всматриваясь в нижние знаки, то наоборот вставая на цыпочки и вытягивая шею. Мы с Велемиром только молча переглядывались, боясь помешать и надеясь, что Митя не так просто знатока непонятных рун из себя корчит, а действительно понимает что-то в надписях.
— Здесь одно и то же сказано, просто много-много раз, — наконец заключил Митя, отступая на полшага от плиты.
— И что именно? — осторожно поинтересовалась я.
— Что это ложь, — пожал плечами Дмитрий, а затем шагнул резко прямо в плиту.
Я дернулась, ожидая, что он сгорит, задохнется, сгниет заживо или упадет от мгновенно вставшего сердца. На крайний случай, расквасит себе нос, но… Бугровщик просто исчез, растворился в этом неприступном камне.
— Твою ж… — Велемир был ошарашен даже больше меня, но бросаться следом не спешил. — Что еще за чертовщина?!
— Не поминай! — одернула я его, а затем нерешительно приблизилась к камню, протянула руку…
— Вы там застряли что ли? — голос Мити раздался так четко, будто он стоял в сажени от меня, и я подпрыгнула от неожиданности, чувствуя, как сердце заходится в галопе, а в ушах горячо шумит кровь. — Или опять обжимаетесь?
— Вот же сволочь, — прошипел наемник, хватая меня за локоть и увлекая прямо в плиту.
Я зажмурилась почти до слез, шагая за ним, но не ощутила совершенно ничего, кроме его ладони, тепло от которой легко просачивалось через ткань платья.
Бугровщик стоял, замерев, смотрел прямо перед собой, и было в его позе что-то благоговейное. Как же, подумал Вель, пробрался таки в чертов курган и уже небось в уме прикидывает, какие сокровища его тут ждут.
Свеча в руке Дмитрия горела ровно, разгоняя, впрочем, лишь небольшой пятачок тьмы вокруг него.
— Селена, — шепнул Вель зажмурившейся ведьме. — Все хорошо, открывай глаза.
Она послушалась, распахнула свои острые ресницы и с любопытством принялась оглядываться, хотя практически все пространство вокруг них тонуло в темноте. И тогда на обеих ладонях ведьмы вспыхнуло пламя, вытягиваясь ввысь, рассеивая мрак.
Они очутились под сводами высокого сруба, состоящего из толстых, нетесаных сосновых стволов, которые были плотно уложены вдоль стен. Потолок тоже подпирали такие же столбы, макушками утопая в земляной насыпи, что слежалась за долгие годы.
На полу этого довольно просторного зала вздымались небольшие холмы, образуя круг, а в центре на каменном постаменте стояла изящная, в человеческий рост, ладья, срубленная все из той же сосны, украшенная витиеватой резьбой. У каждого холма в свете ведьминого пламени тускло поблескивала разная посуда, искусно украшенная образами птиц и зверей, а уж подножье ладьи и вовсе было заставлено золотыми горшками, блюдами и кувшинами так, что и не подойдешь, ничего не сдвинув.