Веледар будто выдохнул, и лицо наемника обдало жуткой стужей. Он ощутил, как смерзается его пот, выступивший на лице. А потом огоньки рванули ему навстречу, ослепляя.
Снова закричала ведьма, протяжно и отчаянно, срываясь на рыдания, но Велемир даже головы в ее сторону повернуть не мог. Его тело, удерживаемое уже не только дедом, но и его мертвыми воинами, выгнулось дугой до хруста в позвоночнике, огоньки просочились через нос и рот, распространяясь внутри головы, и лоб заломило от могильного холода, который тут же пополз вниз, по пищеводу, болью разливаясь в теле.
Велемир не мог ни двигаться, ни кричать, ни даже дышать, и чувствовал только, как нечто ползет по венам, тянется через мышцы вместе с застывшими жилами, проходит сквозь него, вымораживая внутренности: дотронься, и все посыплется ледяными осколками.
Ему никогда в жизни не было так больно: ни от раздробленных костей, ни от порванных связок, ни от рассеченной кожи. Но страх так и не пришел. Наемник просто терпел эту боль и ждал, ясно зная, что она закончится. Скоро закончится.
Что-то чужое и вместе с тем знакомое ворвалось в сознание, довлея и подминая разум Велемира под себя, без сомнений сгребая его в ком и разглядывая со всех сторон. Сильно, властно, будучи в своем праве. Наемник ждал, погружаясь с головой в океан слепящей боли.
Узнавание…
Удивление…
Осознание…
Толика сдержанной гордости…
Властное одобрение…
Слабый отголосок любви…
У Веледара не осталось глаз, но он смотрел на своего внука из загробного мира и признавал его Право. У Веледара не осталось сердца, но он гордился той сутью, что увидел в своем потомке. Веледар был мертв более двадцати долгих лет, но только сейчас обретал желанный покой.
Долгий вздох…
Умиротворение.
Велемир рухнул на землю, как подкошенный, хватая воздух саднящим горлом и утирая слезящиеся глаза, ощущая, как лезвие меча больно давит на упершееся в него колено. Замогильный вой стих. Верные воины мертвого ярла осыпались рядом грудами костей и старых, проржавленных доспехов. И наступила тишина.
Вель не знал, сколько прошло времени, прежде чем он снова начал слышать: надсадное дыхание бугровщика, жалобные всхлипы Селены, и стук собственного сердца под ноющими ребрами.
— Вставай, — приказал ему Дмитрий, и Вель, памятуя о ноже у горла ведьмы, собрал весь скудный остаток своих сил, чтобы подчиниться этому приказу. — Быстрее!
Вот же зараза! Почти и не проняло его все, произошедшее под сводами кургана. А ведь корчил из себя этакого зайца. Чуть что, за спиной у Веля прятался. Полоз проклятый…
— Камень! — снова рявкнул Митя.
Вель наклонился, негнущимися пальцами нащупал у себя под ногами меч. Разогнул оправу. Золото — мягкий металл. Бесполезный. И чего его все так вожделеют?
— Передай его ведьме, — выдал очередное указание бугровщик, когда морион оказался в ладони у наемника.
Велемир сделал неуверенный шаг, покачнулся, хватаясь за край ладьи, и мельком глянул на кости деда, которые беспорядочно валялись на ее дощатом дне.
— Шевелись!
Неуверенные шаги вперед, к дрожащей всем телом ведьме. Вель сфокусировал на ней взгляд и увидел, что нежные щеки перечеркнуты мокрыми дорожками слез, а шея залита кровью еще сильнее, чем прежде. Вырывалась, несмотря на боль. Стремилась к нему?
Разумеется. Дурень…
Вель на заплетающихся ногах добрел до Селены и вложил морион в ее ледяные, трясущиеся пальцы. Не удержался на ногах, падая перед ней на колени.
— Отлично, — выдохнул Дмитрий. — Забери дар.
Ведьма медлила, за что получила очередной порез, вскрикнула, захлебываясь слезами.
— Мое терпение подходит к концу, — уведомил ее бугровщик. — Забирай дар!
— Давай, Селена, — Велемир запрокинул голову, находя взглядом ее заплаканное лицо. Улыбнулся ласково. — Это всего лишь жалкое бессмертие. Забирай. Пусть подавятся…
Острые ресницы дрогнули, роняя хрусталики слез. Наемник подумал о том, какие же у нее красивые глаза. Даже когда она плачет. Зеленый омут, в который хочется нырнуть с головой и не выплывать больше никогда.
— Давай, милая. Все будет хорошо. Я же тебя люблю.
Она зажмурилась, и слезы новым потоком ринулись вниз по щекам, стекая по подбородку на шею, смешиваясь с алой кровью. Протянула руку, коснулась холодными пальцами колючей щеки.
Пламя в серебряных блюдах посинело, напоминая огонь в глазницах Веледара, затрепетало, но быстро выровнялось, возвращая себе прежний, теплый цвет. В груди у Веля на секунду похолодело, но он почти и не почувствовал этого: слишком свежи еще были воспоминания о могильной стуже, прошедшей через его тело несколько минут назад.