— Эй, наемник.
— М-м-м? — он повернул ко мне голову.
— Ты молчишь, что ли? — подозрительно прищурилась я.
— Молчу, кажется, — неуверенно кивнул он.
— Не знала, что ты умеешь…
— Вот вы, бабы, странный народ. Говорю — ей обидно. Молчу — тоже не нравится.
— Да не обидна мне твоя болтовня, вот еще. Подозрительно просто… Знаешь, был у меня конь, дурной на всю голову. На выпасе скакал, как ненормальный, вместо того, чтобы траву щипать. Конюха все норовил лягнуть, когда тот ему копыта чистил. А один раз куснул Агвидова мытаря, когда тот ко мне с грамотой сунулся. Ох, и крику было…
— Ты к чему это, ведьма?
— Да к тому, что в один день он смирным стал, конюху вычесать себя дал, на выпасе ходил кругами, понурив голову. А через день издох.
— Вот спасибо, обласкала, — фыркнул Вель. — Со скотиной меня сравнила.
— Тревожусь просто, не заболел ли ты часом, раз язык за зубами держишь?
— Держу, а ты и радуйся.
— Да вот надо бы, а мне все равно тревожно.
— Открою рот, опять тебя, нежную, задену, а я бабских слез на дух не выношу.
— Так можно же нормально поговорить.
— Не замечал за тобой любви к пустому трепу, — усмехнулся наемник.
— Для тебя разговор без оскорблений — пустой треп? Ты что, со всеми людьми общаешься так же, как со мной?
— Нет, конечно. Но ты ж и не человек, сама говорила.
— А ты? — кажется, мой вопрос поставил его в тупик.
— Что ты имеешь ввиду? — осторожно протянул он.
— Да нос твой зажил больно быстро. А ведь били тебя ретиво, они это умеют. Но ты на следующий день со сломанными ребрами уже на лошади скакал.
— Ты же мне сама гадость какую-то пить велела.
— Не гадость, а отвар целебный. Только и он сломанные ребра за одну ночь не срастит.
— Сколько себя помню, всегда на мне все заживало, как на собаке, — отмахнулся наемник.
— И ты никогда не интересовался, почему так?
— Не у кого было интересоваться… Родителей я своих не знал. Рос там, где за лишние вопросы могли и в зубы дать.
— Тебя часто били? — я постаралась, чтобы голос звучал равнодушно, но не получилось, кажется.
— Ты меня жалеть вздумала, ведьма? — прищурился Вель.
— Отнюдь. Удивляюсь просто. Раз за лишние вопросы в зубы давали, то отчего улыбка у тебя такая…
— Какая? — взгляд его сделался лукавым.
— Белозубая, — вывернулась я.
Он отвел глаза, рассмеялся бархатно и покачал головой.
— Брось, Селена. Мы с тобой дело сделаем и разбежимся по разные стороны. Ты потом про меня и не вспомнишь.
— А ты про меня.
— Это вряд ли. Ты мне до конца жизни в кошмарах являться будешь.
— Ты же не боишься меня совсем, Вель. Все боятся, но не ты.
— А как же стражник твой?
— Вадим? Я дочь его спасла. Он благодарность ко мне испытывает, да и все. А ты ведь и по зубам от меня получал. Знаешь, что я могу с тобой сделать.
— В том то и дело, Селена, — вздохнул он. — Что не можешь, — и пришпорил коня, вырываясь вперед и скрываясь среди молодых дубов, которые почти вплотную подступали к реке. Я только сейчас заметила, что мы доехали до леса, а значит, пора искать место для привала.
Глава 7
Углубляться в лес мы не стали, почти сразу вышли на небольшую и удобную поляну. В дубраве уже царили сумерки, несмотря на то, что до заката оставалось около часа. Могучие деревья бодались кронами за каждую сажень, и даже облюбованная нами полянка тонула в их густой тени.
Мы больше не болтали, но молчание наше уже не было напряженным, как в первые дни похода. Просто каждый занялся своим делом: Вель отправился собирать валежник на костер, а я принялась плести защиту от духа, который вскоре должен был последний раз явиться мне и последний раз попытаться забрать мою жизнь.
На открытом воздухе сложнее будет, ведь стены, какие они ни будь, защищают, только прорехи в виде окон да дверей «запереть» требуется. В лесу же придется рассчитывать на наемника. Но сперва следует заручиться поддержкой лесного хозяина.
Я полезла в сумку в поисках левашей[7], которые мне еще в деревеньке сунула сердобольная жена мужика, в чьей житнице мы ночевали. Эта дородная женщина долго на меня смотрела, пока Вель о ночлеге договаривался, склоняла голову то на один бок, то на другой, а затем назвала меня ледащей и в руку небольшой сверток вложила. Наемник потом долго надо мной потешался, но леваши мне теперь пригодятся.
Покинув поляну, я углубилась в лес, ища нужное место, и довольно скоро таковое обнаружилось. Дерева самого давно уже не было, видать, упало, сраженное грозой, да и сгнило, поросло травами. А вот пень стоял, приземистый, в два моих обхвата, поросший мхами. Толстые корни вздымались над землей, а затем зарывались вглубь, и создавалось впечатление, что это десница самого хозяина перстами почву попирает.
7
Леваши — это постное русское лакомство: толченые ягоды (калина, рябина, малина), высушенные в натопленной печи в виде лепешек.