Я остановилась, сняла с пояса сумку и свой кинжал достала, а затем уселась прямо в иглишник и принялась лезвием почву вокруг себя вспахивать, рисуя защиту. Пока срывать стану, уязвима буду для лесных духов, которые тоже не прочь этим чудом завладеть, да руки коротки…
Через чащу я спешила, как могла, а теперь время будто нарочно тянуться стало. Может, так кажется, а может и леший балует… Надо было на деле сосредоточиться, а я все о наемнике думала… Вспоминала, как он последний раз руки моей касался, и тыльную сторону ладони начинало жечь. И кто бы мог подумать, что я скучать по его трепу буду, хотя и полдня не прошло, как одна осталась. С тех пор, как он спас меня из лап разбойника, я смутно ощущала некую защищенность, когда он рядом был, а когда не был… Казалось, будто с тела холодной ночью одеяло стащили, и хочется вернуть его, но только плечи руками обхватываешь, чтобы сохранить толику былого тепла и уюта.
Усмехнувшись собственным мыслям, я устремила свой взгляд на заросли кочедыжника и замерла…
Пришла долгожданная полночь, и ночной воздух над узорчатыми листьями растения помутнел на фоне светящейся гнилушки, будто я слюдяную пластину к глазам поднесла и сквозь нее глядела.
Сердце забилось тревожно-радостно, и я выдохнула сквозь сжатые зубы, чтобы успокоиться, чтобы руки не дрожали. Пламя родилось на моей ладони, грея кожу, затрепетало, но быстро выровнялось, разгоняя окружающий мрак. Не моргая, я повела рукой над кочедыжником, приговаривая:
— Земля-мать, благослови меня травы брать.
Раз повела, второй, и пламя стекло по моей руке, зависая над растением, переливаясь, играя, а потом прямо над зеленью листьев сформировалось в цветок невиданной красоты: лепестки — языки ласкового огня…
Цветет кочедыжник каждый год в день летнего солнцестояния. Но цветет не в нашем мире. Найти его можно только огнем, взять — только водой, а подчинить — чистыми помыслами.
Я нащупала кинжал, лежащий на коленях, рассекла ладонь. Теплая кровь заструилась по запястью, пачкая рукав платья.
— Кровь-водица, цветку напиться…
Я потянулась к цветку, нежно сжала невесомые лепестки, замерла… И понесла к себе, к груди прижимая волшебное пламя.
Привычные звуки в лесу пропали, как растворились, а на смену им пришли другие: вой, рев, плач, клацанье зубов. Лесные духи чуяли добычу, бушевали, ярились, тянули жадные лапы и когти.
— Зря стараетесь, — процедила я, оборачивая свою ладонь с зажатым в ней цветком чистой тряпицей. — Раз смогла взять, значит — мое. Не отдам, — и, вскочив с земли, пошла прочь из леса, не оглядываясь, молясь лесному хозяину, чтобы отпустил с миром…
Пока Иван к нужному месту ехал, все обдумывал рассказ ведьмы про Демиру, мол она над травами колдует, а потом из венков забирает жизненную силу тех, кто носил их. По капле, незаметно. Верилось с трудом, но Ваня невольно вспоминал, как матушка последние годы прихварывала после праздника и шутила еще, что это нечистая сила из нее выходит от купальского костра.
А еще… Он маленький был, когда Демира в городе у них поселилась, и с тех пор она, кажется, ни на день не постарела. Правда это, или парень сам себе внушил, наслушавшись ведьму… уже и не разберешь. Но вот что всю траву Демира лично собирала, а какую не собирала, ту строго велела к ней на проверку нести, — это истина. Но ведь бывали у них случаи, когда люди травились по незнанию, ведунья заботилась о горожанах просто. А молодость… Так ведунья на то и ведунья, мало ли, какие у нее секреты. А тут пришла незнакомка и наветами в сторону Демиры сыпет.
Но Ваня почему-то все равно ей верил и спешил теперь к старым мосткам, которые ниже города по течению были, мужики в этом месте сети иногда ставили. Было оно дальше от купальских костров, но венки туда исправно доплывали и застревали иногда в столбушках.
Спешившись, парень потянулся к лошадиной морде, погладить хотел, но вороной конь красноречиво зубами щелкнул.
— Тьфу на тебя! Ишь, недотрога, — пробормотал Ваня, привязал животину и пошел на скрипучие доски мостков, которые вдавались в реку почти на треть ее ширины.
Сюда по воде прекрасно долетали звуки праздника, парень даже отдельные слова различал, если люди особенно громко пели или просто между собой перекрикивались. Скоро полночь, скоро поплывут венки.
Ваня лег на доски, растрескавшиеся поверху, высушенные летним солнцем, и стал ждать. Ведьма ему сказала, что колдовство может не сработать в двух случаях: если Иван с действиями напутает (хотя чего там путать-то, и ребенок бы справился), и если она сама на счет Демиры ошиблась, и венки эти — самые обычные.