— Зачем?
Этот простой вопрос поставил Веля в тупик. Будто ребенок малый спросил у него, почему ветер дует?
Потому что деревья качаются.
— За тебя, — сказать это оказалось не так уж сложно, во всяком случае проще, чем смириться с новым мироощущением: он готов убить за нее, даже если она не прикажет. И когда же это стало новой правдой в его мире?
— Ставишь жизнь одной ведьмы превыше жизней простых людей?
— А если и так?
— Что же изменилось, Вель? Ты ведь ненавидел меня, презирал. Тебя ведь продали мне в рабство. Что произошло?
Десять дней назад он бы щедро заплатил тому человеку, который бы поведал, что такого должно произойти, чтобы наемник захотел защищать и оберегать ведьму, заботиться о ней. И если бы он услышал всю эту историю из чужих уст, расхохотался бы рассказчику в лицо. Или сломал бы ему нос.
— Я не знаю, правда, — Вель натянуто улыбнулся ей, пряча за этой гримасой свое смятение. — Просто… Ты произошла.
Ворвалась в мою жизнь, как ураган, с этими твоими глазами. Зелеными, как молодые листья. Глубокими, как омут. Вот я и тону теперь. Да еще и радуюсь этому, как дурак.
Селена молчала, недоверчиво вглядываясь в его лицо, снова, кажется, ища подвох. Но никакого подвоха не было. Не на этот раз.
— Не ты пленила меня, — снова заговорил Вель. — Хотя, как я недавно выяснил, для ведьмы это пара пустяков. Не ты увезла меня в чужие земли, не ты избивала, заставляя подчиняться. Но злился я на тебя, хотя благодарить должен был, что вытащила оттуда. Почему, не расскажешь? Там ведь были другие рабы, куда меня покладистее.
— Агвид сказал, что ты хорош в бою. А я… — она замялась. — Мне Вадим предлагал с ним в этот путь идти.
— Так что ж ты отказалась?
— У него семья. А у тебя глаза такие были… Как у загнанного зверя. И я поняла, что если не заберу тебя оттуда, там ты и сгинешь. Сломают. А не сломают, так убьют.
— Пожалела, значит, — горько усмехнулся он, будто ожидал другого ответа.
— Нет, — фыркнула она. — Просто как увидела тебя, избитого и грязного, сразу голову потеряла. Поняла — жить без тебя не смогу.
И Вель рассмеялся, вполне себе искренне, хотя где-то в душе шевельнулся подлый червячок сожаления, что ее слова — всего лишь шутка.
— Ты бьешь меня моим же оружием, ведьма, — заметил он.
— С кем поведешься, от того и наберешься, наемник, — Селена не осталась в долгу. — Дурной пример заразителен.
— Я сам дурнее всякого примера.
— Рада, что ты это осознал.
— Осознал, покаялся и смирился. А теперь расскажи мне про дар.
— Хорошо, — Селена неожиданно покладисто кивнула и сложила руки на коленях. — Расскажу тебе, как мать моя мне рассказывала. А там сам решай, верить или нет…
И она заговорила тихим голосом, как по заученному, будто и вправду ей эту историю вместо сказки на ночь повествовали, а Вель сидел рядом, и думал о том, что готов слушать ее и слушать. Лишь бы она была рядом, вот как сейчас. Или еще ближе…
Жил-был один колдун, и был он очень могущественным. Дары умел у умерших забирать и много чего еще. Вот только все ему было мало, жадность обуяла, и чем сильнее он становился, воруя чужие дары, тем больше ему хотелось.
И вот проведал как-то этот колдун про полудницу, что она людей наказывает, когда те не чтят ее законов. Заработался, например, человек в поле. Уж полдень, и солнце в зените, а он все жнет колосья и на межу не торопится. Выходит тогда полудница в одеждах своих белоснежных, и волосы ее пламенные развеваются за плечами, неба касаясь. А человеку дурно становится. Кружит она ему голову и уши натирает до красноты или шею, так, что они горят потом жгучей болью. Падает человек прямо в поле, лишается чувств. А потом, как в себя придет, не знает, с какой стороны за серп браться. Или как лапти вязать. Или как лошадей подковывать.
Смекнул колдун, что полудница в наказание дар забрать может у человека, да только человек тот жив остается и не подозревает ничего, все на солнечный удар списывает. И уж очень колдуну захотелось заполучить такую способность, ибо конца и края тогда не будет его силе, и никто не осмелится вызов ему бросить и в его могуществе усомниться. Даже цари да князья перед ним на колени падать станут, целуя подол его одежд.
Очень колдун воодушевился от этих мыслей и стал думать, как у полудницы эту способность украсть. Ходил по деревням и селам, все расспрашивал людей, которые полудницу встречали, да только они не помнили ничего, окромя жара нестерпимого, будто солнышко с небосвода спустилось да прямо на голову улеглось. Колдун серчал, бесился, но затеи своей не оставлял, пока однажды в одной деревне не наткнулся на девочку.