— Что ж, ступай, — кивнула Селена.
— Со мной пойдешь, — решительно заявил Вель, натягивая на себя рубаху, которая уже высохла, да жаль, чище не стала… — Я тебя одну больше оставлять не собираюсь.
Может, ему только почудилось, а может она действительно вздрогнула от этих слов, но он в любом случае поспешил стыдливо отвести свой взгляд. Поискал глазами меч, так и брошенный вчера на земле, а затем пошел к лошадям.
— Ну что, родимые, натерпелись страху? — молвил он, подставляя ладони под мягкие лошадиные носы. — Я сам натерпелся. В каких только передрягах не бывал, а стоило с ведьмой связаться, как пошло-поехало: духи, домовые, цари лесные… К реке вас страшно вести, небось мавка привяжется да и утопит.
— Ты же не трус, наемник, — насмешливый голос Селены прозвучал рядом, и Вель обернулся. Она стояла так близко, что он мог ресницы ее пересчитать, если бы она ему позволила смотреть в ее глаза. Но она отвернула лицо, глядя в лесную чащу.
— Так ведь не за себя боялся, — проговорил он тихо, но она услышала, наморщила нос, хорошенький такой, слегка вздернутый, гордый…
— Какая разница? Договор у нас, забыл? Умру я прежде, чем ты к Агвиду в столицу меня отведешь, — умрешь и сам.
— Так ты думаешь, я из-за договора?
— А ты опять мне песню споешь о том, как за семь дней ко мне привязался? — спросила она. — Пошли силки твои проверять, да в город ехать надо. Дел у нас там много…
***
Он рассматривал меня непрерывно с тех самых пор, как мы выехали из леса на дорогу и двинулись в сторону города. Специально отстал, и теперь сверлил мою спину глазами так, что аж между лопаток зудело. А каждый раз, как я оборачивалась, смело встречал мой взгляд и белозубо улыбался, и я не находила, что ему сказать, а потому снова поворачивала голову в сторону дороги. Наконец, не выдержала, спросила, старательно добавляя в голос презрения:
— А что ты умеешь, наемник, кроме как топором махать да зайцев губить?
— Мы же уже это обсуждали, — он будто даже обрадовался тому, что я решила завести разговор, и быстро поравнял своего коня с моим.
— Нам деньги нужны. Зарабатывать умеешь, или мне одной придется?
— Тебе не придется, я заработаю.
— Языком чесать будешь? В городе праздник сегодня, паяцы нарасхват.
— Ох, если бы мне за речистость мою платили, — он мечтательно закатил глаза в безмятежно-голубое небо и цокнул языком. — Я бы тогда… ух!
— Ух?
— Ага! Сперва купил бы самую большую бочку, какая есть. Залил бы ее медом под завязку, и в том меду утопил бы твоего ярла, а труп потом на съедение муравьям.
— Избавь меня от подробностей, — поморщилась я.
— А еще, — вдохновенно продолжал наемник. — Терем бы себе выстроил огромный, завел бы конюшни, девок красивых в услужение. По двору бы своему расхаживал в щелках да жемчугах заморских. А тебе купил бы нарядов разных и камней самоцветных, а не этой твоей гальки…
— Что бы ты в камнях понимал, чучело, — я отчаянно сражалась с желанием улыбнуться. — Впрочем, вещаешь забавно, держи, заслужил! — и я швырнула ему единственную серебряную монету, которая завалялась в моей сумке. Он поймал ее, не глядя, зажал в кулаке.
— Вот видишь, уже начал зарабатывать!
Я все же не выдержала, рассмеялась, и он довольно улыбнулся в ответ. Я только сейчас заметила, что улыбку его обрамляют ямочки, похожие на два полумесяца, которые любуются друг другом, отчего лицо наемника светлеет, а в серафинитовых (1) глазах начинают плясать озорные черти.
— Ну, ладно, — молвил он, когда я отсмеялась. — С моими талантами мы определились. А к старосте тебе зачем?
— Поговорить, расспросить. Он многое про свой город знать должен. Авось, подкинет работенку.
— А на костер не пошлет? Хотя, что тебе тот костер…
— Не пошлет. Мы в Агвидовых землях еще, а тут, если ты не заметил, к ведьмам проще относятся. Как к меньшему злу, от которого можно получить пользу.
— Меньшему? — удивился он. — А что же тогда большее зло?
— Неурожай. Засуха или, наоборот, большой паводок. Бесплодие, мужское бессилье. Нечисть всякая…
— Ты и с нечистью управляться умеешь?
— Раньше все умели. Мир простой был и понятный: соблюдай правила, и беда минует. А потом пришли попы ваши., — я раздраженно махнула рукой.
— Тем не менее, нечисть нашей веры боится. И дух твой не посмел сегодня ночью ко мне приближаться.
— Как и хозяин лесной тебя не тронул благодаря моему заговору.
— Уела, ведьма, — он поднял раскрытые ладони перед собой и вновь обезоруживающе улыбнулся, так что у меня отпало всякое желание спорить. — Значит, кикимор гонять будешь? Много за это платят?
— Не так много, как за дары… Но дары нельзя больше забирать, пока поход наш не окончится. Еще один дух на хвосте нам точно не нужен.
— Да ладно тебе. Мы же сегодня ночью отличный метод нашли., — Вель лукаво мне подмигнул. — Ляжешь спать со мной снова, духи тебя и не тронут.
— Зубы давно не болели? — прищурилась я.
— Ради твоей безопасности я готов потерпеть, — этот нахал сдвинул хищные, разлетающиеся к висками брови, делая серьезную мину, но тут же нагло заржал, увидев выражение моего лица. — Да шучу я. Ни в жизнь больше к тебе в постель не полезу…
Я прижгла его взглядом и отвернулась уже к дороге, как он продолжил:
— Пока сама не попросишь, — а потом пришпорил коня и умчался вперед по пыльной дороге, на дальнем конце которой уже виднелся город, только мелькнул на последок ямочками-полумесяцами.
***
Городской староста отбивал крепкими пальцами дробь на дубовом столе и задумчиво меня оглядывал, как оглядывают подаренный половик, решая, в какой угол избы его кинуть, чтобы ходить потом и не спотыкаться.
— Это честь для меня, конечно, — протянул он так, что дурак бы понял: мой визит стал для него не большей честью, чем если б дочь родная ему в подоле от неизвестно кого принесла. — Гостья от самого Агвида… Но и ты меня пойми: у нас тут своя ведунья, и обижать ее не хочется. Ты-то уедешь через день-два, а с ней нам еще жить и жить бок о бок.
— Понимаю, — покорно кивнула я. — Но ведь праздник на носу. Одна она небось не справляется. А я в травах смыслю хорошо, воду могу заговорить. Меня ведь, уважаемый, неподалеку от твоего города ограбили…
Староста поморщился, будто я ему на застаревшую мозоль наступила, но упрямо покачал головой:
— Не могу, не гневайся. Наша ведьма — вздорная баба, и глаз у нее дурной. В позапрошлом году поп к нам заезжал, проповедовал. Сунулся к Демире, призывал ее от колдовства отречься…
— И что?
— И ничего. Нашли его потом рыбаки ниже по течению. Уплыл бы дальше, если б рясой за корягу не зацепился.
— Я смотрю, она у вас вообще страху не ведает.
— А ты поди, докажи. А зазря обвинять… Себе дороже выйдет, — вздохнул староста. — В общем, не проси. Нет для тебя работы. И вообще я бы тебе советовал не глаголить здесь шибко, что ты ведьма…
— Неужели ты думаешь? — я зло прищурилась и привстала с лавки, подаваясь к нему через стол. — Что я вашей закликухи местной испугаюсь? Посмеет рот открыть или хотя бы глянуть криво в мою сторону — трухой в собственные сапоги осыпется и развеется потом по ветру, и носить ее этот ветер по топям да по болотам будет, а дух ее следом плестись станет, не зная покоя до скончания времен!
Только договорив, я заметила, что староста отшатнулся от меня, чуть с лавки не падая, да так и застыл, сверля меня испуганным взглядом. Перестаралась…
Вздохнув, я уселась обратно на лавку. Да, пуганный тут народ, не то, что у Агвида. Там спасибо, что в спину не плюют, а здесь вон как ведьму обидеть боятся.
— Не гневись сударыня, — нижняя губа у старосты предательски затряслась, когда он решился рот раскрыть. — Ей-богу, моя б воля… Я не молодой ведь уже, а за мной семья, мал мала меньше. Если я чем другим помочь смогу, ты скажи только… В лепешку расшибусь, а сделаю.
— Да не трясись, добрый человек. Не знаю, что за ведунья тут у вас, только я попусту людям жизнь не порчу. А помочь ты можешь. Я на север иду, за границу… Мне проводник нужен. Может, подскажешь кого не из робкого десятка? С оплатой не обижу. Денежные трудности — это временно. Не здесь, так в другом месте заработать смогу.