— Ты знаешь, после одного случая я еще долго в лесу ночевать не захочу, — Вель зябко передернул плечами.
— Какого такого случая? — немедленно заинтересовался бугровщик.
— Ой, лучше тебе не знать…
Мы посовещались еще немного, и я решила сворачивать с дороги ближе к реке, там заночевать, а с утра в лес идти. Дмитрий утверждал, что за день мы его пересечем, хоть и скакать галопом не получится: дорога через чащу есть, да старая, давно нехоженая.
Место для стоянки хорошее сыскалось: молодая березовая роща, почти вплотную подступающая к реке. Дмитрия за дровами отправили, Вель привычно принялся обхаживать лошадей, которые уже тянулись к нему, как к родному, а я на правах единственной девицы уселась на бережок бездельничать и ожерелье свое перебирать.
Когда людям нечем было расплатиться со мной за услугу, они дары свои завещали. А я забирала, хоть по закону и нельзя было. Самые разные ремесла были заключены в бусины из агата и авантюрина, но вот пригодится ли что-то из этого в кургане? Немало людей через мои руки прошло: рыбак, у которого рыба на голый крючок клевала; задира, лучше всех в своей деревне умевший кулаками махать; старик, который музыкальные инструменты делал; баятель, слезу у своих слушателей выбивавший; вдова, которая такой хлеб выпекала, что и к столу ярла нестыдно подать было…
Хороши дары, но в походе нашем бесполезны. Разве что бугровщика наделить способностью чужие носы ломать? Да кому? Нет там людей.
Тяжело вздохнув, я убрала бусы обратно в сумку. Мы уже близко к границе, и не то, что камнями, а даже обычными способностями ведьмы светить не стоит.
Дмитрий уже натаскал валежника и хвороста и теперь кострище обустраивал вполне умело. Я дождалась, пока он закончит, и привычно взмахнула рукой, разводя огонь.
— Ох, и хороша же ты, Селена, — подмигнул мне Митя, бороду свою то оглаживая, то пальцами завивая. — И умница, и красавица, и в хозяйстве полезная.
— Коней попридержи, — тут же раздался голос наемника от реки, где он лошадей поил.
— А чего? — тут же среагировал Дмитрий. — Ты, Вель, мужик хороший. Я еще лучше. Породнились бы.
— Да больно ты, Митька, ветреный, — наемник привел коней обратно, стал стреноживать. — Три дня назад еще Демиру любил, а теперь к моей сестрице клинья бьешь.
— Так то ж приворот был, — обиделся бугровщик. — И вообще, не напоминай! А сестрица твоя сама решит, гожусь я ей в пару или нет. Правда ведь, Селена? — он взглянул на меня исподлобья и заиграл бровями.
Мне смешно стало, и я рот ладонью прикрыла, чтобы Митю не обижать. Кивнула только, и он тут же приосанился, расправил плечи и с вызовом на Веля взглянул. Наемник фыркнул громко, но отвечать не стал. Присел рядом со мной, принялся силки свои распутывать.
Солнце закатилось, сменилось молодой луной. Мы поели давно и теперь сидели просто у костра, который уютно потрескивал, освещая наши лица. Дмитрий очередную байку травил, и мы с Велем искренне смеялись. Рассказывать он хорошо умел. Отдать ему, что ли, дар баятеля? Будет былины разные да песни сочинять, в могилах копаться бросит. Опасное это дело, а Митя — парень хороший. Жаль будет, если упырь сожрет.
Еще час пролетел незаметно, настало время спать ложиться. Вель в рощу ушел, силки свои ставить, а Дмитрий принялся тонкие березовые ветки ломать да лежанку для меня сооружать. Потом мы легли, не дожидаясь наемника, и бугровщик уснул почти тут же крепким сном человека, довольного своей жизнью. Захрапел негромко.
Я поворочалась немного, отчего-то не в силах заснуть. Встала и к реке двинулась, петляя между тонкими березовыми стволами, уходя чуть выше по течению, чтобы Дмитрия не будить.
В роще переговаривались ночные птицы, иногда рыба плескала, и течение журчало чуть слышно, натыкаясь то на береговые выступы, то на коряги. От воды, на поверхности которой серебрилась лунная дорога, тянуло теплом.
Вель, как всегда, подкрался неслышно. Я только его теплое дыхание на своей шее ощутила и не вздрогнула даже. Привыкла.
— Почему не спишь? — прошептал он.
— Не спится. Искупаться хотела. Смыть с себя…
— Что смыть?
— Следы колдовские. Нам, ведьмам, чиститься иногда надо, и лучше всего текущая вода подходит. А я за прошедшие дни немало колдовала. Одна Демира чего мне стоила…
— Ты же понимаешь, что я тебя одну тут оставить не могу? — от наемника тоже шло тепло, даже сильнее, чем от воды. Обдавало спину, стекало между лопаток, приятное, до гусиной кожи.
Я развернулась к нему, в глаза заглядывая, ища там остатки совести. Не нашла.
— Нахал.
— Ты раньше такие вещи мне убедительнее говорила. А теперь не злишься даже, — он шагнул чуть ближе, вынуждая меня голову запрокинуть, чтобы видеть его лицо.
— Толку на тебя злиться? Что против ветра плевать.
— Ты уверена, что причина только в этом?
Я не ответила, хотела отвернуться, но он до подбородка моего рукой дотронулся, замер…
А затем случилось то, чего со мной не происходило прежде. Вель коснулся меня только, словно ниточку между нашими телами протянул, а меня уже неведомой силой влекло к нему еще ближе, швыряло, колотило, и хотелось, чтобы лица моего касались не только кончики пальцев, а вся ладонь. Или острая скула. Или губы.
Я приоткрыла только рот, чтобы сказать что-то, нарушить затянувшееся молчание, но он не дал мне. Наклонился. Поцеловал. Невесомо совсем, будто бабочка мне на губы села и расправила свои жгучие крылья.
И это невыразимо прекрасное долгое-короткое мгновение все длилось и длилось, разорвалось сразу же, вспыхнуло искрами, обжигая мне лицо и шею. Сильные руки обняли меня, прижимая к крепкой груди, грея кожу, зарываясь в волосы. Вбирая в себя, превращая все тело в теплый воск…
Поцелуй из невесомого стал горячим, жадным, пьянящим, как молодое вино, кружащим голову и запускающим сердце в бешеный галоп по клетке из ребер.
И руки мои против воли и совершенно добровольно взлетели к его плечам, впиваясь в ткань рубахи, притягивая ближе…
Ближе…
И еще ближе…
Тонкий ствол березы врезался между лопаток, когда Вель шагнул ко мне, прижимаясь, прижимая… А мои пальцы уже зарывались в его отросшие за время похода волосы, очерчивали на шее границу горячей кожи и льняной ткани.
И когда он отстранился от меня, чтобы дать нам обоим отдышаться, я потянулась следом, как привязанная, еще раз касаясь его губ, не желая разрывать эту связь.
— Господи.., — прохрипел он, прижимая меня к себе, утыкаясь носом в висок. — Господи, как же я по тебе истосковался за три дня.
— Ты поэтому бога своего поминаешь?
— А что? Загоришься? — я не видела его лица. По голосу поняла, что он улыбается.
— Уже.
— Скажи мне, почему мы бугровщику про Веледар поведали, а про то, что ты мне не сестра, умолчали? Я ж с ума сойду…
— Тебе не привыкать.
— Так ты приворожила меня?
— А то как же! Первым делом, наемник.
— Ведьма, — выдохнул он, зацеловывая мое лицо. — Моя ведьма…
— Селена! — голос бугровщика где-то за спиной разорвал ночную тишину. — Вель! Вы где все?
Мы замерли испуганными зайцами, как прелюбодеи, застигнутые прямо на самом интересном месте. Переглянулись и заржали одновременно, только тихо очень, утыкаясь друг в друга, чтобы заглушить смех.
— Надо идти, — шепнула я.
— Подожди, — объятья Веля стали теснее. — Еще немного. Хоть минутку.
— Он сейчас искать нас пойдет, и, чего доброго, найдет. Или просто заблудится.
— Пусть, — отмахнулся наемник, прислонился своей щекой к моей, большим пальцем поглаживая мой подбородок. — По следам легко отыщу.
— Ага, если его не сожрет никто. С нашим-то везением.
— Ну, хорошо, — он закрыл глаза, еще раз поцеловал меня, быстро, жадно. — Но вместе ведь нельзя?
— Нельзя. Иди ты первым, ложись спать. А я все же искупаюсь.
— Ты правда веришь, что я уснуть смогу, зная, что ты тут… купаешься?
— Вернусь — сказку расскажу, — хмыкнула я. — Заодно и бугровщика потешу. А то ему тоже вон не спится…