Спустившись по лестнице, он услышал вопли и мат, доносившиеся из столовой. Шурик с любопытством подошел поближе, и увидел, что из столовой вырываются клубы дыма, но ни пламени, ни искр не было видно, как не было слышно и гула огня. Возле дверей в столовую уже стояли пятеро - шестеро солдат, с интересом наблюдавшими за происходящими там событиями.
В столовой не было видно ничего. Только дым - от пола до потолка. И в этом дыму метались несколько фигур. Шурик услышал:
- Мать твою так, Петренко! Какого же хрена ты запалил большую шашку?! У тебя ж маленьких было полным - полно!
- Не полным - полно, а две штуки. И потом, они вовсе не горели. Я попробовал большую, а она как задымит…
- Так гаси ж ее, душу твою… Задохнутся же все!
- Так, товарищ майор, она же круглая…
- Ну и какого же хрена, что круглая?!
- Так вы же сами пнули ее в дыму, товарищ майор, вот она и укатилась…
- Куда укатилась?!
- А бис ее знает, куда укатилась. Мне не видно. Дым.
- Петренко!! Дери тебя на все стороны, ищи ее!
- Так я давно ищу…
- Я вижу, как ты ищешь! Ты ищи там, где дым гуще!
- Так там где гуще не видно же ничего…
- Ну, Петренко… Дневальный! Дежурный! Все сюда! Ищите, к чертям собачьим, шашку! Ищите на ощупь! Какую искать? Из которой дым идет, вот какую! Ну, доктор… Ну, Петренко…
Через минуту ожесточенных поисков во все сгущающемся дыму дневальный, кашляя и отплевываясь, крикнул:
- Нашел!
- Ага! Нашел! Молодец! Давай, гаси ее.
- Как гасить?
- Как? А хрен ее знает как… Ладно, неси ее куда нибудь… Ядрена мать, да какого дьявола ты ее мне несешь?! Уйди от меня с этой отравой, неси ее на улицу и брось в какую нибудь лужу…
Дым в дверях столовой сгустился, и из него, дымя как паровоз, выпрыгнул дневальный, неся на вытянутых руках шашку. Из шашки бесшумно вырывались густые дымные клубы. В коридоре тотчас же не стало видно ни зги. Дневальный, натыкаясь на углы, выбежал на улицу.
- Гаси ее! - это голос майора Прокопенко, - кинь в лужу.
- А здесь нет луж, товарищ майор, высохли все. Жара.
- Ч-черт. Несите ему ведро воды! Залейте ее…
Наконец шашка погасла. На плацу перед казармой столпился почти весь личный состав части, одетый по свободной форме одежды, другими словами, кто во что горазд. Кто-то в трусах и сапогах, кто-то по полной форме. Наиболее испугавшиеся держали под мышкой шинели. Ну, действительно, не погибать же добру в огне пожара!
Майор, вынырнув из задымленного дверного проема и увидав воинство, взирающее на дымящуюся казарму, набросился на них:
- Вы тут что делаете?! Всем спать!
В ответ раздался дружный саркастический хохот и злобные выкрики:
- Иди сам там спи!
- Умник!
- Душегуб!
- Устроили тут на пару с доктором Хабаровское отделение Майданека…
Стоявший впереди всех Ионов злобно процедил сквозь зубы:
- Мы ценим ваш юмор, товарищ майор…
- Не умничай, Ионов. Надо же как-то спать… Проветрите там хоть как-нибудь, что ли…
- Проветрить? Не знаю, известно ли вам, но какие-то умные уроды приказали прибить рамы гвоздями. Окна не открываются.
- Так выдерите гвозди и откройте окна, так вас… И давай, Ионов, поменьше выступай.
Через полчаса окна были открыты, помещение проветрено, и все вернулись в казарму. Но оказалось, что едкий запах дыма уже успел въесться во все, что было оставлено в казарме. Провонялись одеяла, подушки, полотенца. Долго еще в тот вечер не смолкали возмущенные голоса, злобно матерившие доктора и майора. Доктора так в тот вечер никто и не увидел. Пользуясь дымовой завесой, он прокрался в себе в медпункт и заперся там, укрывшись от позора.
Жара и назойливые мухи выводили Шурика из себя. И если от мух можно было спастись, наглухо запершись в кабинете замполита и истребив там всех мух до последней, то от жары было укрыться куда как сложнее.
Впрочем, вскоре Шурик отыскал место, куда ни жара, ни мухи не могли проникнуть. Таким местом оказался подвал. Это было холодное и мрачное помещение, загроможденное трубами коммуникаций. Прямо при входе одна здоровая труба отопления, диаметром миллиметров в сто двадцать, проходила прямо на уровне груди, перегораживая проход. Сейчас в трубах не было горячей воды, и они все были холоднющие, покрытые блестящими капельками подвальной росы.Освещался подвал скудным светом слабой электрической лампочки, и оттого в углах таилась глухая темнота.
Шурик оборудовал в подвале рабочее место. Поставил там стол со стулом, и красил таблички для дверей. За этим занятием и застал его старшина роты - Папа Камский.
Папа Камский зашел в подвал, перегнувшись вдвое, иначе под перекрывавшей вход трубой было не пролезть. На Папином красном пропитом лице играла гадливая зловещая улыбка - он предвкушал, как сейчас устроит разгон Шурику. Он полагал, что застал Шурика за каким-то запрещенным занятием.
Увидав, что Шурик всего лишь красит таблички, Папа Камский едва не обиделся. Улыбка сползла с его лица, и он сердито спросил:
- Что это, другого места тебе, что ль не нашлось для этого занятия?
Шурик постарался придать как можно больше искренности и наивности своему голосу:
- Так здесь ведь неплохо, товарищ старшина. Дождем не замочит - это первое, а главное - пол земляной. Если краской капнешь случайно - то ничего. В казарме не будешь ведь с краской возиться.
Ответ был резонный, возражать было трудно, и Шурик уже начинал чувствовать торжество победы над низверженным Папой, но старшина вдруг резко переключился на другое:
- Ну, и если ты устроил тут рабочее место, то почему же у тебя здесь такой бардак?
Шурик растерянно огляделся. Такого поворота событий он не ожидал.
- Бардак, - продолжал старшина, - Все трубы ржавые, краска облетела. Вот иди, получи на складе ведро краски, и чтобы к вечеру все трубы были покрашены.
Папа развернулся, скрючился пополам, пролез под трубой в дверях и покинул подвальное помещение. Его голос прозвучал уже с лестницы:
- Я вечером проверю, как ты трубы покрасил!
Шурик уже хорошо знал, что означает ослушаться приказа старшины, и, поэтому, не теряя времени, сходил на склад. Там он получил пару кистей и ведро с краской ядовито-зеленого цвета.
В первую очередь он покрасил трубу, которая перекрывала входную дверь. Потом он быстро помазал трубы отстоящие подальше. Расчет казался верным: в темноту Папа не полезет, а будет смотреть на то, что будет у него перед глазами. Ну, а на ЭТУ трубу можно было смотреть и не входя в подвал, это во первых. А во вторых, после того как покрашена вот ЭТА труба, которая перегораживает вход в подвал, зайти в подвал, не рискуя не вымазаться в краске, уже невозможно. Шурик рассчитывал, что Папа не рискнет.
Шурик еще мазал трубы в полумраке в глубине подвала, как вдруг темнота накрыла все полностью. Свет погас.
"Ого, - сказал себе Шурик, - свет погас, надо уматывать отсюда, а не то - крысы покусают." Он встал, и, вытянув вперед руку, придерживая пилотку другой, согнулся и начал движение к выходу. Он хорошо помнил, что где-то там, впереди, на уровне груди должна быть уже покрашенная труба. Поэтому он продвигался не спеша и с предельной осторожностью, надеясь нащупать трубу рукой.
И вдруг… Вдруг Шурик уперся лбом во что-то холодное. У него внутри все просто потеплело от ужаса. Да, он промахнулся рукой, и сейчас упирался в свежеокрашенную трубу лбом. Шурик отпрянул назад, выдрав из челки несколько намертво прилипших к краске волос. Он наклонился еще ниже и выполз из подвала попросту на четвереньках. На ощупь он поднимался по лестнице, пока темнота не начала редеть, и почти бегом кинулся наверх.
Выбежав на улицу, Шурик побежал в казарменный медпункт, к доктору.
Петренко сидел за столом, сочиняя очередное ностальгическое письмо на родину. Увидев Шурика, он убрал лист в стол, и пристально на него уставился.