Впрочем, он бы со всем этим справился и сделал решительный шаг, хотя бы потому, что иные альтернативы были много хуже, но ему помогли. Прямо таки классически, отвесив направляющего пинка.
После очередных занятий, Колояр, изрядно исстрадавшийся по своей Василисе, без всякого вмешательства Александра, но руководствуясь теми же мыслями, которые он ему в свое время подсунул, отправился бродить по Хатаку. И надо же было ему додуматься притопать в хранилище, причем не то, где складировали добытый наквадах или держали в стазисе продукты, и даже не склад с амуницией и милыми сердцу воина смертоносными игрушками, нет, Колояр притащился туда, где в канопах зрели личинки гоаулдов, дожидаясь переселения в тело джафа. И тут он не только увидел обмотанный рушниками горшок, но и столкнулся с женщиной, пришедшей задать корм детям бога. Естественно, Колояр не смог упустить момента, тем более у него и повод для начала разговора имелся.
— Это же дитя, жившее в Огуне, — сказал он, подойдя к выделяющемуся горшку. — Почему оно до сих пор не внутри достойного сосуда? — спросил Колояр.
«Да потому, что плевать Кощею на неразумных детишек, у него их вон сколько», — фыркнул мысленно Александр, на глазок оценив заставленное канопами помещение. «Носителей явно не хватает», — сделал он очевидный вывод.
— Простите, господин, — поклонилась женщина.
Хоть она и была кем-то вроде няньки или кормилицы, хоть и жила во дворце, но между богом и его воинами находились только рабочие гоаулды, она же им не была, и потому Колояр, при желании, мог ее хоть зарезать, хоть поиметь. Правда, если бы она забеременела и не смогла трудиться, ему могли открутить голову, впрочем, за первое досталось бы по той же причине. Рационализм на страже закона. Даже в чем-то иронично. Тем не менее, по своему положению даже не прошедший посвящения в витязи был много старше служанки. Логично, он же в себе гоаулда носил, а она им только питательные кубики в горшки расписные закидывала.
— Я сейчас же исправлюсь, — засуетилась смотрительница этих своеобразных яселек, и принялась суетиться. Вытащила из ящика у стены каноп, ополоснула его, наполнила теплой водой, забросила серо-черный кубик с ребром сантиметра в полтора и поставила рядом с обмотанным горшком.
— Э… — не понял обращенного на него взгляда Колояр.
— Я подумала, — смутилась женщина, — что вы друг того, в ком жило это дитя, — пояснила она.
— Я его ученик, был учеником, — поправился Колояр, до которого дошло, что ему предлагают лично переместить сына Кощея взращенного Огуном.
— Я могу…
— Нет, я сам, — решил Колояр. Правда, не совсем сам, Александр помог ему определиться. Заинтересовался он собратом, вернее не столько им, сколько возможностью кое-что опробовать. Конечно, без усиливающего способности каракеша задумка была весьма и весьма самонадеянной, но попытаться стоило.
Пока Колояр закатал рукав и осторожно опускал ладонь в теплую воду, Александр готовился, он как бы накапливал в себе силу для приказа. Колояр разжал пальцы, и тут Александр скомандовал гоаулду прекратить жаться ко дну и всплыть. Тренировки в работе с разумом носителя дали результат, Александр давно понял, что ценой сжигания накопленных телом гоаулда запасов можно как бы подстегивать свои способности, но не напрямую, а через ускорение нервных импульсов. Сейчас же он убедился, что на собратьях это работает в разы, если не на порядки лучше. Потратив всего пару процентов жировой ткани, он добился беспрекословного подчинения гоаулда. Тот буквально ввинтился в ладонь Колояра, который, от неожиданности, чуть не расплющил подопытного, но все обошлось и мелкого, хотя, правильнее мелкое, существо пересадили из одного сосуда в другой.
«Что ж, это облегчает мне жизнь в случае форс-мажора и дает более интересное решение одной из возможных проблем. Осталось нагулять жирка и можно приступать», — довольно прошипел Александр, и простимулировал желудок Колояра. Тот быстро распрощался с нянькой и послушно побежал в столовую. И только в ней, набивая брюхо, вспомнил о том, что не спросил про Василису. «Н-да, нехорошо как-то вышло», — мысленно почесал затылок Александр. Эти воображаемые действия стали у него чем-то вроде привычки, от которой не только не собирался избавляться, но и всячески потакал, считая, что таким образом ему легче сохранять человечность, что бы это в данном случае ни значило.